Хайм

Но я и не думал веселиться – и не потому, что боялся кого-то обидеть. Плевать я хотел на чьи-то обиды. Напротив, моим непрошеным гостям было бы невредно взглянуть на происходящее с большей долей юмора: возможно, тогда они осознали бы вопиющую неуместность своих переживаний. Стоит ли так заводиться из-за виртуальных отношений с виртуальным партнером по виртуальной игре? Люди, будьте реалистами! Хорошо сказано, правда? Копирайт этого замечательного призыва принадлежит моей бабушке: в детстве я слышал его едва ли не ежедневно.

– Люди, будьте реалистами! – восклицала бабушка, обращаясь к моим родителям. – Не увлекайтесь химерами!

И нужно сказать, это напоминание было отнюдь не лишним, хотя со стороны и мать, и отец меньше всего напоминали безответственных мечтателей-визионеров. Папа занимался политикой; эта профессия традиционно считается более приземленной, чем само земледелие, – настолько она сопряжена с циничным оппортунизмом и низменными интригами. Те, кто не держат ухо востро, моментально вылетают из обоймы. Едва зазевался, пиши пропало… – казалось бы, в подобной реальности не найдется и квадратного миллиметра для строительства воздушных замков. Про таких людей говорят: «О, это настоящий политик! Он крепко стоит обеими ногами на земле!»

Но на деле ноги моего папаши вместе с прочими частями тела витали в таких безнадежных, таких далеких эмпиреях! Политические интриги были для него увлекательной игрой, типа пряток-догонялок дворового детства. Да, он поднаторел в искусстве выбора команды-победительницы, в поиске сильных союзников, в умении вовремя прятаться и вовремя выскакивать из засады, но во всех этих премудростях не было ничего принципиально нового по сравнению с давними подростковыми стратегиями. Мой папа водил дружбу с министрами и сильными мира сего, но совершенно терялся, когда приходилось сталкиваться с реальными проблемами, находящимися вне сферы политических пряток и салочек. Иными словами, в своем развитии он так и остался на чисто ребяческом уровне.

Ровно то же самое относилось и к моей матери, с тем лишь отличием, что у нее не было своей игры, именуемой профессией. А потому она испытывала настоятельную потребность занять голову чем-то таким, что отвлечет ее… – от чего? Не знаю. По идее, нужда в отвлечении возникает лишь у тех, кто пережил несчастье, устал от дурных мыслей и страхов и потому хочет отдохнуть от них, переключиться. Но жизнь моей матери казалась вполне благополучной, так что вроде бы и отвлекаться ей было не от чего. И тем не менее, сколько я помню свою маму, она всегда пребывала в постоянном беспокойном движении, как будто отчаянно боялась остановки, даже намека на остановку.

Сейчас-то я понимаю, что любая остановка навязывала бы ей необходимость осмотреться, поразмыслить, вникнуть если не в суть, то хотя бы во внешние, поверхностные приметы происходящего. Думаю, именно это и приводило в панику мою достопочтенную родительницу. Почему? Может быть, она опасалась обнаружить рядом что-то очень неприятное? Но что? Почему она боялась реального мира настолько, что не желала знать о нем ничего, кроме стандартного набора стереотипов?

Должен сказать, что ей приходилось затрачивать немалые усилия, чтобы добиться этого результата. Еще бы: не очень-то легко жить в реальности и одновременно не иметь о ней никакого представления. Мать решала эту проблему при помощи болтовни и путешествий. Она постоянно разъезжала – из страны в страну, с курорта на курорт, с фестиваля на фестиваль. Все остальное время посвящалось трепотне с подружками, точно такими же, как она сама.

На первый взгляд, это не согласуется с вышеозначенной целью: ведь и общение с другими людьми, и поездки обычно служат источником информации. Но мать ухитрялась использовать их прямо противоположным образом – не как источник, а как наваленную на него мощную бетонную заглушку, которая исключала любую возможность просочиться наружу хотя бы капельке реального знания.

Путешествия были для нее не более чем калейдоскопом сменяющих друг друга картинок – столь быстрым и пестрым, что даже самые крупные детали становились неразличимыми. Так сливаются в сплошную серо-коричневую ленту городские дома, стоящие возле полотна скоростной железной дороги: как ни старайся, не разглядишь ни крыльца, ни мальца, ни черных мусорных мешков, ни ветхого белья, капитулянтскими флагами вывешенного наружу.

Ну а болтовня – и того пуще. Мать чиновничала на какой-то необременительной должности в правительственном учреждении, которое отец насмешливо именовал «вольной бойней» – на том основании, что там занимались беззастенчивым убийством времени по относительно свободному рабочему графику. Мама против этого определения не возражала. Приходя на работу, она сразу набирала номер телефона подруги – неважно какой: судя по неизменному кругу тем и постоянному набору выражений, тут можно говорить о некой одной усредненной Подруге, чью роль попеременно исполняли несколько знакомых преимущественно женского пола.