Хамнет

— Я не выживу, — помотав головой, выдохнула Агнес. Она взяла Мэри за руку, и ее пальцы болезненно сжали ее, — вы позаботитесь о них? Вы с Элизой? Сможете?

— О ком позаботимся?

— О детях. Согласны?

— Разумеется, но…

— Не позволяйте моей мачехе забрать их.

— Конечно, нет. Ни за что не позволю…

— Только не Джоан. Кому угодно, кроме Джоан. Обещайте мне, — она еще сильнее сжала руку Мэри в каком-то безумном, истощенном отчаянии, — обещайте, что сами позаботитесь о них.

— Обещаю, — ответила Мэри, пытливо вглядываясь в лицо невестки. Что она видела? Что поняла? Мэри вдруг пробрала дрожь, она встревожилась и испугалась, по коже побежали мурашки. В целом она отказывалась верить тому, что люди говорили про Агнес, не верила, что невестка способна предвидеть будущее людей, читать судьбу по их ладоням или каким-то иным способом. Однако сейчас, впервые, она догадалась, о чем говорили люди. Они считали, что Агнес не от мира сего. Что она здесь почти чужая. Хотя мысль о том, что Агнес может вот прямо сейчас умереть у нее на глазах, наполнила ее отчаяньем. Она не позволит ей уйти. Что же она скажет своему сыну?

— Я обещаю, — опять повторила она, глядя прямо в глаза невестки.

Агнес выпустила ее руку. Вместе они посмотрели на холм ее живота и выглядывавшие из-под него плечи повитухи.

Вторые роды прошли очень быстро, но трудно. Постоянные схватки не давали роженице передохнуть, и Мэри уже видела, как Агнес, подобно утопающему, не хватает воздуха. Ее вопли в конце концов стали хриплыми, отрывистыми, отчаянными. По лицу самой Мэри заструились слезы, но она изо всех сил старалась поддерживать Агнес. А в голове уже начали крутиться слова, которые ей придется сказать своему сыну: «Мы старались изо всех сил. Сделали все, что могли. Но все-таки не удалось спасти ее…»

Когда ребенок появился на свет, то им стало ясно, что ужасавшая их смерть грозила вовсе не Агнес. Пуповина плотно обмоталась вокруг шейки ставшего синим младенца.

Никто не вымолвил ни слова, когда повитуха, приняв это тельце, перехватила его другой рукой. Родившаяся девочка, в половину меньше первого мальчика, молчала. Глазки ее были закрыты, кулачки и губы плотно сжаты, словно в оправдание своего молчания.

Повитуха с профессиональной ловкостью освободила шею от пуповины и, взявшись за ножки, перевернула безжизненную куклу вниз головой. Дважды она шлепнула ее по попке, но это не помогло. Ни звука, ни крика, никакой искры жизни. Повитуха уже замахнулась для третьего шлепка…

— Довольно, — сказала вдруг Агнес, протягивая руки к ребенку, — дайте ее мне.

Повитуха забормотала, что ей не надо смотреть на ребенка, что, мол, это плохая примета.

— Лучше всего, милая, тебе не видеть его, — заявила она и жалостливо добавила: — Я заберу его и позабочусь о достойных похоронах.

— Дайте ребенка мне, — повторила Агнес, пытаясь встать со стула.

Выступив вперед, Мэри забрала малышку у повитухи. «Ее личико, — подумала она, — точная копия братика — такой же лобик и овал лица. Такие же ресницы и ноготки, и тельце-то еще теплое».

Мэри вручила крошку Агнес, и она, приняв ее, приложила к груди и начала покачивать головку в ладони.

В комнате воцарилось напряженное молчание.

— У вас родился красивый мальчик, — выдержав паузу, сказала повитуха, — давайте я принесу его вам, и вы спокойно покормите малыша.

— Я сама принесу его, — заявила Мэри, направляясь к колыбельке.

— Нет уж, позвольте мне… — возразила повитуха, загораживая ей путь.

Мэри в сердцах оттолкнула ее.

— Прочь с дороги. Я сама принесу моего внука.

— Знаете, сударыня, должна сказать вам… — сердито начала повитуха, однако ей так и не удалось закончить фразу, поскольку в тот же момент за их спинами послышался тонкий заливистый крик.

Обе мгновенно обернулись.

Ребенок в руках Агнес, крохотная девчушка, визжала во все горло, возмущенно подняв ручки, едва она начала дышать, ее тельце быстро порозовело.

* * *

«Значит, два малыша, а не один», — успокоенно подумала Агнес, лежа в кровати, за плотно задвинутыми из-за сильных сквозняков занавесами.

В первые несколько недель, естественно, все сомневались, что девочка выживет. Но Агнес знала, что ребенок будет жить. Она точно знала это и душой и сердцем, всем своим существом. Она узнавала и походку своей свекрови, когда та на цыпочках бесшумно заходила в комнату и, подойдя к колыбельке, тревожно смотрела на малышей, иногда проверяя, дышат ли они, легко прикасалась к их грудкам. Она понимала, почему Мэри убедила Джона поскорее окрестить детей: они с Джоном старательно завернули малышей в несколько одеял, засунули их за пазухи и поспешили к священнику. Спустя некоторое время Мэри влетела в дом с видом победительницы, завершившей гонку, опередив противника; она подошла к Агнес и, протянув ей младшую из двойняшек, гордо заявила:

— Вот, крещение прошло успешно, теперь у нее есть имя.