Хамсин

Потом грянул 1936 год, за ним 1937-й. Тысячи людей были арестованы по подозрению в антисоветской деятельности, и среди них были те, у кого находились родственники в Западной Европе и США. Их семьи в своем большинстве решили покинуть СССР, а в то время главным комиссаром НКВД был Гершон Иегуда, который время от времени давал распоряжения выпустить некоторые семьи из СССР — как это понятно, за очень большие деньги. На черном рынке резко выросла потребность иностранной валюты, и Михаил решил эту потребность удовлетворять за счет печатания фальшивых рейхсмарок.

К этому времени он разобрал и перевез на дачу родственницы печатную машину, которую выбросили на помойку, так как она была давно неисправна, а отремонтировать ее было некому. Михаил машину починил, вынес из типографии краски и лаки и приступил к делу. Почти четыре месяца он продавал фальшивые германские марки и уже готовился вернуться в Ростов с чемоданом советских денег, как его арестовали. Кого-то из его клиентов обыскали при выезде в Швейцарию, нашли в полах пальто фальшивые марки и доставили его в НКВД. Арестованный, обливаясь слезами, рассказал о продавце валюты все, что знал, и этого оказалось достаточно, чтобы Михаила Самодурова нашли и судили.

Он получил двадцать лет лагерей. Прокурора особенно возмутило, что он печатал деньги фашистов…

Лагерь, в который его послали, был «шарашкой»: в типографии на территории лагеря печатали учебники по химии для старших классов. А находился лагерь в двадцати километрах от Одессы. В 1941 году деревню и лагерь захватили немцы; они перебили охрану, оставили здесь итальянскую роту и ушли на северо-восток. Заключенные разбежались.

А Миша сориентировался. Он нашел в казарме охраны брошенную лейтенантскую форму, а потом явился к итальянскому командиру и заявил, что он, русский офицер, добровольно переходит на сторону дуче. Его отправили в тыл, а потом вместе с ранеными посадили в Одессе на пароход. Так он попал на Сицилию.

На пароходе он предложил свои услуги санитарам; его взяли, стали учить итальянскому языку, накормили и одели в итальянскую форму. С парохода он сходил одним из тех, кого приветствовали как героев. Вдобавок он успел поживиться паспортами солдат, умерших во время плавания, их справками о ранениях и наградах и снял, когда переносил трупы в холодильник, часы и перстни с покойников. Забирал он также фотографии и открытки, которые солдаты получали из дома. Он уже представлял себе, как через годы приедет к родственникам погибших и как они будут готовы сделать для него все, что он попросит…

Он ожидал, что итальянские власти будут долго разбираться с ним, что он будет сидеть под замком месяцы, если не годы. Но уже через две недели его перевели в лагерь для военнопленных, где было два десятка англичан и шотландцев, и он стал там кашеваром. Теперь он начал учить еще и английский. Выяснилось, что у него серьезные способности к языкам. Еще через два месяца, когда в Сицилию стали один за другим приходить из Африки транспорты, битком набитые ранеными, его отправили в военный госпиталь в Кальтанисетте. Здесь он ухаживал за ранеными офицерами. Хотя эта работа была ему ненавистна, он старался быть с ранеными обходительным и внимательным. Жил он в комнатке под крышей рядом с собором Святого Себастиана, ел в кафе напротив и строил планы на будущее.

Судьба решила за него. Среди раненых офицеров был один со славянскими корнями: подполковник Берзини. Обе ноги его были изувечены крупными осколками; он мог ходить только на костылях. Жил он недалеко от Милана, в городке Монца, со старухой-матерью. Семья Берзини, в восемнадцатом веке Березиных, была весьма состоятельной. И за неделю до выписки из госпиталя подполковник предложил Самодурову ехать с ним. Он обещал уладить все дела Михаила, тем более что у того уже было несколько отличных рекомендаций от начальников госпиталей.

Берзини умер через год, а еще через полгода умерла его мать. Оба завещали все свое имущество Михаилу Самодурову. Чтобы не мозолить глаза, он продал дом Берзини и переехал в более скромную виллу в местечке Аранова. Теперь он уверовал, что родился под счастливой звездой. В двадцать семь лет он получил итальянское гражданство, более трехсот миллионов лир наследства — в общем, от посторонних людей — и дом в Аранове. Он не погиб и даже не был ранен во время войны, и к тому же все, что ему досталось, он получил без особого труда…