Хамсин

– Дим, добавь отопление.

Дима, сидевший в одной майке, даже не услышал. Он читал письмо. Электронное письмо ему обжигало пальцы.

– Слушай, из окон так дует. Мы же поменяли их три месяца назад. Смотри, тюль шевелится. Ты не знаешь, где телефон мастеров?

Лада стояла и двигала вазоны на подоконнике.

– Опять листья в пыли. Нужно будет еще раз серьезно поговорить с домработницей. Смотри, на каллах в палец пыли! Дим, слышишь? А из окон-таки сквозит.

– Это не от окон…

– Что ты сказал, я не услышала.

– Лада, не приставай ко мне с ерундой.

Ему вдруг стало тошно. От какой-то чужой жизни, которую ему впарили. От того, что они постоянно обсуждают какую-то Алевтину Сергеевну, которая никак не может выбрать себе домработницу. И что у них дома появилась совершенно чужая женщина, которая стирает ему потные после пробежки майки. И меняет постель. В те дни, когда она приходила, Лебедев старался пораньше выскочить из дома и не слышать:

– Доброе утро, Дмитрий Александрович. Что желаете на завтрак?

Да ничего он не желает. Разве что завтрак, приготовленный женой. И чтобы только вдвоем они сидели за столом. Он в одних трусах. Лада – еще в рубашке. И чтобы, ленясь тянуться за ложкой, он мог свободно перевернуть вилку и так размешать сахар. А при чопорной домработнице к столу нужно выходить уже при полном параде.

Он хотел чуть попроще. Уж лучше пусть Лада ворчит, что ничего, ровным счетом ничего не успевает. И пусть у него не будет свежевыглаженной рубашки. Справлялся же раньше сам? А теперь открываешь шкаф, а там все как на радуге. Полутона входят в тона. И некуда даже запихнуть свои рваные шорты, в которых на выходных он еще погоняет в волейбол. И нельзя прийти и вывалить все из карманов на зеркальный стол. Домработница тут же материализуется и станет у него под носом все убирать. Ну не привык он, что чужая тетка в переднике раскладывает ему белье…

Он смертельно устал от этих бесконечных повествований о вздувшемся ламинате, о кусачих собаках в квартире на улице Ковпака, о ребенке с гемофилией на улице Институтской, об Amway. Он не мог разобраться в этих одинаковых белых бутылках, размером с бензиновую канистру. Она ими заставила всю кладовую и могла даже со сна виртуозно прочитать лекцию о безвредной химии. И вырывала у него из рук тряпку с содой, когда он хотел помыть шампуры после шашлыков.

Лада изменилась. Он в такую не влюблялся. Она стала искусственной. С нарощенными ногтями, напоминающими пилки, татуажем на бровях и запахом тяжелее самого тяжелого металла осмия с атомическим номером 76. И больше не бегала на рынок за обувью, а предпочитала только Helen Marlen. И не ходила по дому в пижаме полвоскресенья…

А когда-то ему нравилась Ладина пижама… Они ее купили на Троещинском рынке за большие деньги. И Лада первое время в ней не спала, а просто колесила по их первой съемной квартире на ул. Ушакова. В коридоре стояла газовая плита, и она жарила ему блинный торт из кабачков. Пропитывала его чесноком и майонезом. А посуду мыла в ванной, потому что кухня была забита хозяйским хламом и закрыта на ключ. После этой улицы Киев напрочь заканчивался…

И Димка разрешил себе первый раз прийти ночью…

Говорил, что спустило колесо на магистрали… и запаски не было… И увидел Ладины заплаканные глаза… В них было отчаянье… И вопрос: «Ведь ничего не было? Ведь точно-точно ничего не было?» И такая за ними пустота. Словно глаза вытекли, оставив две холодные ямы…

– Дим, я тебе звонила…

А когда-то он ей говорил:

– Лад, ты такая маленькая, что я тебя положу на ладошку и буду носить за пазухой… Чтобы тебе было тепло… И чтобы ты никогда не потерялась…

А теперь ему вдруг стало все равно, что она давно уже потерялась… И что ей очень холодно. И что выпала из-за его широкой пазухи. И больно ударилась об асфальт… И счесаны локти… Или это он потерялся… Или они вместе все потеряли…

– У меня села батарея.

Она сидела в коридоре перед входной дверью. Скрутившись в углу. Он ее достал из этого угла. У нее были ледяные ноги… и она потом еще долго лечила цистит…