Хардкор

Алкоголь в тот период ложился как надо, здоровья было много, а когда уже повзрослели, эта надобность практически отпала. К тому же был введен дурацкий «сухой закон», который только озлобил советских граждан, но не мог сильно повлиять на андеграунд, который все лазейки знал. Да и пили в основном только пиво, и оно стало неотъемлемой частью куража. Такая фирменная марка поколения, что отразилось на названии группы, которую назвали «Бироцефалы». Смотрели как-то картинки и придумали пиво в голове – «Бироцефалы». Никакой идеологии, кроме пива и оттяга. Хотя Топ у нас любил порассуждать пафосно и про политику.

Перестройка уже была. Всем уже сказали, что неформалами быть можно и даже модно. Все, кто раньше прессовал тусовщиков или вообще о них не знал, вдруг сами стали неформалами. Только лоховатыми какими то, наивными и управляемыми. А вот для тех, кто больше всего подходил под определения «панк», и стали открываться клубы на рубеже уже девяностых. До этого выступать с какими-то панк-программами было попросту нереально. Кто-то вписался в рок-клуб, как «Народное ополчение», «Ау», «Дурное влияние». Но это ничего особо не дало. Другие просто репетировали по подвалам, как мы или «Собаки Це-Це», «Юго-Запад» или «Бригандный подряд», в котором кто только не переиграл. Группы с непригодной для коммерции музыкой. Их и раньше было много, но в Рок-клуб таких и металлистов не особо пускали и доходило до драк.

Потом стали открываться небольшие клубы, которые стали предоставлять свои площадки под концерты. На Пролетарской инди-клуб такой был, нас туда затащили выступить. А в зале одни местные культуристы. Ну и что это такое?! Для кого играть панк-рок? Да и охрана во многих клубах, на многих концертах ломала кайф, попросту не понимая, зачем все эти люди к ним в заведение пришли.

Самым нормальным из всех открывшихся в этот период клубов был «Там-Там». Про деньги никаких речей еще не было; Сева просто выставлял ящик пива, и мы играли. А вокруг клуба собралась достаточно веселая и разнородная группа людей. У меня даже запись с телека осталась. Десятый класс, Кощей, Скандал, Мюнхен, много всяких ребят: панки, рокабиллы… скинхеды.

М. Б. Конфликтовали?

Д. М. Не, такого не было, были какие-то обычные человеческие отношения: кто-то с кем-то сходился, кто-то нет. Были какие-то стычки, но большинство друг друга знало. Вообще, это наверное, был самый светлый период для таких, как мы. Приезжал в 92-м году Джон Пил, ди-джей с ВВС. Ставил наши группы на радио. Тогда же Рашид Нугманов снял свой фильм «Красный восток», куда вошло много тусовщиков.

И вот тогда начались все эти заигрывания с псевдофашистской эстетикой, которая в начале девяностых покатила. Ганс себе свастики наколол. Спрашиваю: «На фига?» – «Да это так, людей отпугивать. Но мы не фашисты!»

Здесь получалось так. Немалая часть первой волны «скинхедов» была выходцами из панк-среды. Как раз когда лоховатых неформалов стало много, многие панки побрились и качнулись в сторону хардкора. А часть влившихся в это движение такой «школы» не имели. Они-то как раз больше всего и напрягали. Для нас это был как бы осознанный рост, а для них уже какой-то финиш. Если мы «панком» как-то разряжались, то эта категория лиц от жесткой музыки, наоборот, накручивала в себе негатив.

Вот с этого периода «Там-тама», наверное, весь беспредел и начался. Люди начали мутировать прямо на глазах. Был товарищ рокабильный – а теперь совсем дебильный. Потом начались рейды и «маски шоу» под эгидой какой-нибудь антинаркоманской спецоперации «Паутина». Прям в открытую с автоматами Калашникова вбегают, и молча начинают просто всех пинать и скидывать с лестниц. Хотя «кислота» и гашение наркотиками начались со стороны «обычных». А я не торчал никак, зато участники группы ходили со стеклянными глазами. И помер басист наш Никита, такой молодой. Он все в образе Сида Вишеса пребывал. Вот и докосился – помер. Да, наверное, в 93-м году можно черту под этой историей подвести. Все в деревянных человечков каких-то превращались из-за наркотиков и барыжки. Я начал от некоторых людей как-то отстраняться и дистанцироваться, потому что смотрю – там уже всё, отупение и пустота внутри полная. И я решил для себя: всё, с этой движухой надо завязывать. Мне непонятно было и тогда и сейчас, как наркотики могут стать моментом общения. И, оказывается, чтобы общаться – надо обязательно какие-то таблетки есть. Все просто отошли от прежнего образа жизни а к новому не пришли. Искренность куда-то стала пропадать. Друзья говорили: «Смотри, уже и группы-то нет».

Да и в самом обществе пошли нездоровые движения. Уродские рынки какие-то появились, стеклянные глаза, бандиты, кидания. Целая вереница подростковых смертей и суицидов. На этом фоне стало совсем непонятно, для чего весь этот угар и музыка нужны. Многие люди, столкнувшись со сложностями этого периода, попросту не знали, куда себя деть и к чему пристроиться. В общем, хоронили, хоронили нас. Сайд умер в начале девяностых.