Хазарский пленник

— Жаль, венгров не поднять! — сетовал Владимир. — Не успеть. А без лёгкой конницы венгров, без союза с печенегами византийское войско не разворошить! Сам знаешь, каковы их тяжёлые всадники, катафракты[20].

— Да-а, — неопределённо соглашался Крутко и добавлял, желая поддержать князя: — Но ведь бивал Святослав, верно?

Они снова умолкали, любуясь открытыми обозрению красотами, сонно щурились, устав от блеска нескончаемой водной глади, и в который раз возвращались к необходимости применять хитрость, к дерзким уловкам, которые так любил Калокир.

Крутобору всё в этом походе не так, как прежде. Он не понимал Владимира. Отдать Киев наёмникам, уйти из столицы, позволив хазарам расправляться с запутавшимися простолюдинами, — ошибка! Крутко вспоминал Ольгу, которая стала ему близким человеком, а ведь она всерьёз намеревалась убить друга!

— Для тебя отец — свят, я понимаю, — говорил он девушке, приютив её в первый же вечер после ранения, когда никто не мог отвезти обессиленную домой. В городе творилось страшное, и её на день, два оставили в покоях князя. Но гордячка собиралась сбежать, кое-как доковыляв до двери, где и была остановлена Крутобором. Пришлось предложить ей иное убежище. В доме Крутобора она успокоилась, но долго не говорила с ним, отмалчивалась, принимая за врага. — Но стань на место Владимира, разве твой отец и смутьяны — не изменники? Не преступники? Клялись в верности, а преступили, изменили в пользу кого? Добро бы хоть князь того стоил! Ярополк! Византийский петрушка на пальце, как хотят, так и гнут!

— А вы краше?! — попыталась спорить Ольга, впервые заговорив с Крутобором. Она прилегла на жёстком ложе у печки, сейчас не топившейся, накрылась тёплым кожухом, от потери крови её всё ещё знобило, и овечий мех приняла благосклонно. — Чем твой князь лучше? Тем, что привёл хазар? Тем, что в бога не верует?

— Давай оставим бога, — предложил хозяин и разжёг печь, собираясь хоть как-то кормить гостью. — Наши боги — Велес да Перун. Я не попрекаю, просто не нужно тянуть до кучи богов. А про хазар что и говорить, кому они нравятся? Наёмники всегда наёмники. Но ты позабыла, откуда взялись чужинцы! Кто отдал Владимира хазарам, связав как ворога? Ах, ты не видела! Мы посекли печенегов, а как вернулись в Киев, князь Глеб сговорился с хазарами! И победителя, князя, только что схоронившего отца, увезли силой!

— Тем летом меня не было в городе, — ответила девушка, всё ещё не зная, чему верить, чему нет. Крутко спас её. Она хорошо помнила стрелу, пущенную в сторону князя, но доставшуюся именно ей, помнила, как Крутко подоспел, ругая родственников, как зябко трясло её тело, пока добрались до подворья, как непрошеный спаситель обломал стрелу и вытягивал её, скривив лицо, будто впитывал чужую боль.

— Славно! Так ты не знаешь и малой доли! — возмутился Крутко. — А о том, что посланные князем люди стреляли во Владимира, ты знаешь? Савелий принял ту стрелу! Вот отчего Глеб решился на пакость, отдал Владимира врагам. А ты туда же, нож приготовила!

На другой день он отвёз девушку к дому воеводы. Снимая, придержал в руках её стан, столкнулся с глазами, в которых прочёл такое же смущение и скрытую радость, непередаваемые чувства робкой телесной страсти, едва осознаваемой, но неудержимой.

Странное состояние охватило воина. Казалось удивительным, что из одного вечера, из двух-трёх разговоров, прощания на глазах родни, не слишком обрадованной его появлением в семье, мог возникнуть столь прочный столб. И теперь память, как лёгкая лодочка, колышется на волнах, но не поддаётся ветру, ибо привязана к столбику, вбитому в мокрый грунт. Странно, что он не знает, как Ольга относится к нему, ждёт ли, думает ли, а ещё более странно, что он до сей поры жил легко, не имея причала и опоры, к которой приятно возвращаться.

Владимир также подолгу думал о Киеве, о державе и собственных наивных устремлениях. С детства он, как и все сверстники, знал о былом величии Руси, о просторах земель, населённых русскими, о множестве родственных княжеств, о городах, стоявших на реках. Русские — не с того ли, что селились по руслам? Да, у древнего народа не было единого владыки, не было императора, союз держался на единстве веры, на общности понятий о праведном и неправедном. Поклонялись Роду, ставили каменных медведей в честь божества, молили о милости мать Макошь. Но то было давно. А сейчас совсем другая жизнь, другая пора. Нужна сила, армия, сплочение, но кроме — необходимы деньги, дисциплина, строгость. Отец пытался доказать соседям, что именно Русь вправе распоряжаться своими землями, что именно они хозяева просторов от моря Варяжского до Чёрного. Но уже не хватало силы правды. А орудовать рычагом денег и хитроумной политики он не умел.