Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

Стоит ли говорить, что она не унаследовала его отборный вкус, но у них с МакКоллом связь (одному дьяволу известная, правда), и он не запоганит ее будущее фамилией Стилински, за что Питер уже готов его вытерпеть. Если бы только его дочурка не была непрошибаемо упрямой, а МакКолл - непрошибаемо тупым.

Он забирает боль через коротящие черной проводкой вены, и у него челюсть сводит от бритвенно-острого вкуса во рту, но бегущее лезвие часовой стрелки заставляет подумать о том, что же будет дальше. Это еще хорошо, что у него все просчитано на два вперед.

– Ты сильная, девочка.

Как ни странно, то же самое мать говорит Скотту буквально и в секунду ту же, но там, в Нью-Йорке.

– Ты сильный, мальчик. Это атропин. Он вернет тебя в чувство.

А потом что-то идет не так.

//

В тесной кабинке школьного туалета от запаха хлорки и забитого внутрь ужаса мешочные легкие резиново растягиваются до размера гелиевой галактики. Элли трудно со вдохами, это все страх - такой липкий, что стягивает губы скотчевой полосой. Дышать можно через раз, если бы так сильно не тянуло в груди.

– Больно.

– Терпи, милая.

В коммуне Довиль он заново ломает ей кости. Хруст стоит отвратительный, он вынужден держать ее голову, чтобы она не проглотила язык. Крови много. Пенистая, подобно яичной слизи, выблеванная в густую массу, засохшая на выбеленных манжетах брендовой рубашки и разлитая на отельных простынях. И если так, кругов ада больше нет, ведь сырость Коцита так легко сошла за кипяток.

– И кто будет молиться, Малия? Не думай, что я.

– Скотти, кому-то сейчас больно?

– Скотт.

У него вспухают, вздуваются вены. Тошнотно в своей влажной набухлости. Лопаются дегтярными мясистыми червями под растянутой кожей. Это атропин. Он действует не так. Все пошло не так. Приходится поднять его, когда остатки смольными сгустками выходят через кайму черных шелушащихся губ.

– Это не то, что должно было случиться? Господи.

– Едва ли кто умрет за праведника; а за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. Набожная девочка, что это?

Она захлебывается кровью. Крови много. Запекшаяся сырой коркой между ее грудей с камерным, осколочным реберьем, брызнувшая в складки морщин на его лбу и забитая в ноготь под самый корень.

– Отпущение.

Странно, но у грудной клетки хруст в своей естественности еще отвратительнее. У Питера самого зубы сводит, когда крахмальность сколов оседает в язычных трещинах. Малия кричит.

Предел страха приходится на лопнувшие сосуды. В кабинке школьного туалета по-прежнему тесно и пахнет хлоркой. И много крови.

/

У Элли засохшие разводы под носом и отбеливатель в дегте вспухших зрачков. Ватные ноги и полупустой рюкзачок, который она волочит за собой. Почти киношно, сошло бы за нетфликсовский ужастик, если бы Айзек собирался сравнивать.

– Давай возьмем Скотта с собой, – просит она и смотрит на него сухим, застиранным, как этот ее затомаченный плюшевый, взглядом.

– Куда? – очевидно в надлежащей растерянности.

– Домой.

========== Ромео и Джульетта ==========

Комментарий к Ромео и Джульетта

Сори за все медицинские фейлы, но я, честно, гуглила. Развязка всего этого скоро, дорогие :) (развязка, не конец части!).

[Я потерял себя, и я не тут.

Ромео нет, Ромео не найдут].

В Хуарес вечер, Мария передала запеченную сладкую курицу в пластиковых контейнерах и кукурузное печенье для детей, но к ужину так никто и не притронулся: на редкость паршивый день и выпачканная кровью одежда в тазу.

– Она не исцеляется, да? – Айзек опирается на стену в их крошечной ванной с растянутой бельевой веревкой и утиным кругом.

– Она стала слишком большой для этого. Рожденные часто не регенерирует уже после двух и вплоть до того, пока их не обучат. Ты же не собирался говорить Ардженту о том, что случилось в школе?

– Крис растит ее как обычного ребенка, но то, что с ней происходит, - это не правильно. У нее связь с альфой. Сверхъестественная связь.

– Она бета, связь передалась через Малию.

– Что-то все равно не так.

– Но не с Элли.

– С койотом.

//

Питер мог бы сказать, что ей стало лучше, но тогда он соврет. Потому что она все еще выглядит отвратительно с этой яичной, на мослы натянутой с оговоркой на пленочную пузырчатость кожей и кипяточной тряпкой на лбу. Но она жива и жить будет. Этого достаточно, чтобы он запахнул пальто и собрался уйти.

– Твоему щенку недолго осталось, милая. Но ты еще можешь успеть к похоронной процессии, – Хейл хмыкает. Скрывает жилистые, отбеленные костяшки и коротящую сердечную мышцу за приевшейся в своей мерзости ухмылке. И захлопывает снаружи дверь.

//

– Ему недолго осталось, – повторяет уже Арджент в нью-йоркской квартире с опытом в пару десятков лет. – Его отравили, а введение атропина спровоцировало аррозию.

Он тянет за одеяло. То отлипается натурально в звуке от вспотевшей мужской груди. На глазах всех троих расползаются куски кожи, отходят от ребер мясом от свиной кости, отваренной на газовой плитке. Хлюпают слизистые пузыри.

– Люизит.

– Только примесь. Но еще би-зет и видоизмененный аконит. Замедленного действия, если не вступит в реакцию с другим алкалоидом.