Сразу вспоминается многое. Больше, чем нужно было, чтобы вспомнилось. Тут и ее беременность, когда он все время торчал рядом, костюмы для дайвинга и сквиши за десятку, прямые мышцы смуглого живота, жесткая поросль под пупком и его пальцы в ней. А еще адрес в дверной щели, район восточного вокзала в двадцатом округе и утесные глыбы на залитом песчанике Ла-Манша.
Она умерла бы, если Питер не успел вовремя. Она не сказала, что это не сестра была в лесу тогда. Окровавленные луночные следы под ее лапами и черная шерсть волка.
– Скотт, очнись.
– Это не сработает, и боль ты его забрать не сможешь. Я пробовал. Уже все здесь.
– Нет, не все, ты торчишь здесь только пару часов, – встревает Стайлз. – Мелисса и Лидия не смогли помочь ему. А еще Арджент. Скотт умирает, а мы тут только и делаем, что гадаем на кофейной гуще. Зашибись пробуем.
– Заткнись.
Горят глаза, и она вдавливает его тело в стену против здравого смысла и самой себя. Ушло достаточно сил, чтобы она ослабела. Чтобы он успел удержать.
– Твоя грудь.
– Замолчи.
– Какого черта вы, двое, делаете? – мать Скотта злится. В последний раз Стайлз видел ее такой, когда она объявила бойкот его отцу. Это была девочка на столе и меч Киры в ее груди. Отец вызвал труповозку.
– Пошли.
– Нет.
– Я сказал, пошли, – Стайлз выведен тоже. Он грубо тянет ее за собой и садит на бортик сверкающего джакузи в золотой ванной с мыльницей-ракушкой и махровыми полотенцами в стопке с дырявым с бэтменской мышью. Нервно запускает пятерню в волосы.
– Да что с вами такое?
– А что с тобой?
У него коросты на костяшках. Забытая внеплановая тренировка под дождем в плюс три.
– Был ближний бой.
Она не верит.
– Учение на одной из баз, бой при захвате, исламистские джихадисты. Забудь, нам запретили говорить о том, что мы там делаем. Раздевайся. В смысле, снимай все, что сверху.
– Не пытайся сделать вид, что тебя это волнует.
– Что? Меня волнует, Малия, очень даже волнует, поэтому сними эту чертову одежду, пока я не сделал это вместо тебя.
И тогда она стаскивает с себя все. Спортивную куртку, свитер и футболку с “хард рок”. До голой груди и отмокших слоев однослойной туалетной бумаги, не успевшей присохнуть.
– Бог ты мой, тебя будто выпотрошили стальной арматурой.
– Это был роуп-джампинг.
– Ты врешь.
– Само собой.
Но он помогает ей. Обрабатывает и мастерски все бинтует, ей не сказать, что приятно, что он задевает ее чувствительные соски, но спиртовый раствор жарит сильнее газовой горелки, а рука непроизвольно стискивает его плечо.
– Больно?
– Нормально, – врет она. Он замечает без сбитого сердца. – Тупой вопрос, ты понял.
– Почему ты не регенерируешь?
– Тебе правду? – ей удается выдавить усмешку. Убогую. – Из-за Скотта, но не спрашивай, в чем связь. Лучше сразу заткнись.
– Тогда спрошу потом, – и он тоже заставляет себя улыбнуться. На одну долю секунды, так глупо. – Вы нужны мне, вы оба. И я не дам тебе умереть, Малия, поняла? И не дам ему.
– Он справится.
– А ты? Сколько ты выдержишь вот так?
– Речь не идет обо мне. Речь идет о Скотте.
Потом уже она долго сидит возле него, оглаживая его венозные руки, впечатывая свои так крепко, будто у нее хватит сил забрать всю его боль. С того дня, когда она уехала с полным баком на север. Около пяти лет назад.
– Скотт, прошу, очнись.
– Не переусердствуй, – просит Стайлз. – Ты слаба, ты не справишься.
– Я справлюсь.
Но всего этого недостаточно.
– Вернись ко мне, ладно? – она говорит так, чтобы только он услышал. Если он слышит. Берет его лицо руками.
У него синюшные, с заусеницами губы. Очень слабое дыхание, и сердце почти не стучит. Зомбенок, не Вуди, но подобранный на свалке и наспех склеенный до болтающейся головы-пластмасски.
Это еще не криповый Ромео из ремейка девяностых, но когда черные всполохи стянут ее грудь и она оторвется от его разлепленных, ловящих вдох губ, Шекспир пожалеет, что в этом мире убивает Джульетту первой.
========== это Голливуд, Страна грез ==========
Комментарий к это Голливуд, Страна грез
Промежуточная глава на полторы странички с кульминационной Скалией, здесь еще остались те, кто их ждал? На десерт пару отсылок к предыдущим главам, “эгго” и “Красотка” девяностых с Ричардом Гиром (:
[С тех пор, как я
пустился в одиночное плавание,
Мне снится, что
ты вернулась домой].
– Малия, Малия.
Он снова вовремя ее подхватывает. Раздражающий фактор, однако, в этом и заключен, что он опять ее трогает. Ржавчина на мозговом щитке в отмокшей черепной коробке и извилистые кабели без оплетки. Току впору соседствовать с влажностью.
– Убери руки, я в порядке, – она пару раз дергается, чтобы он отпустил ее. Все это недолго, пока мать Скотта плотнее закрепляет иглу в вене и дает ему заполнить рвотной слизью таз.
У него гноится лопнувшая кожа, вспухшие глаза неохотно берут фокус - затянуты дырявой мутной пленкой с сочащейся сукровицей.
– Я знаю, что тебе больно, мой мальчик, но я это сделаю.