Хейл-Стилински-Арджент (СИ)

– Больше нет времени, – у Лидии пот чистой каплей стопленного керосина скатывается по сосредоточенному лбу. А потом она кричит, и Питер думает только, что вместо пятисотого майбаха стоило арендовать русский танк.

/

Естественно, они не успевают к горячему, а тело в гостевой спальне едва ли сойдет за ореховый крамбл на десерт. Тут и Стайлз, и дерганный бета со сгрызенными заусеницами с пальцев, дочурка и задолжавшая ему еще в 2011 свидание женщина, которой за святые дела впору оплатить тур на Багамы плюс одного Питера Хейла в кресле под кожу в бизнес-классе.

Ей еще рано серебрить густые волосы, но сейчас против любых стандартов вспотевшими венозными руками вбивает сыну в грудь смысл жить с этой всематеринской мукой в глазах. Оркестром песий заупокойный скулеж маленького беты и шевеление губ Стилински - если это не “Отче наш”, панический мальчик своей упакованной набожностью упадет в глазах закоренелого грешника Хейла, да простит его господь.

Он снова спокоен, собран. Малия в него пошла с этой пластмассовой безэмоциональностью, если бы только за парой слоев тряпок и замыленной кожи так видимо не расползалась по тканевым рубцам. Сама не регенерировала - у Хейла прекрасно со слухом, чтобы уловить, как при вдохе хлюпают влажные кожные стенки. Это еще ни слова про тотальную соленость вони крови.

– Поздно, – суховатый папаша Крис останавливает красотку Лидию, когда та рвется к постели. У него все еще неотмытая кровь под ушной раковиной.

Питеру другой раз думается, здесь сборище полагающих, что в мутной стекляшке, которую он прихватил с собой еще неделю назад на запустелой швейной фабрике с трофейным хэллоуинским фонариком из оторванной головы того сантехника с г3, есть смысл.

А потом Лидия с супружеским долгом вводит антидот в уже размесенную грудь, но Скотт МакКолл не Белоснежка, а они не гномы, хотя их семь и небритый бета сошел бы за одного. Мальчишка ваш умер, - хочется напомнить Хейлу, но он же, упаси боже, не садист. Да, куш в конкурсе на лучшего отца года не сорвал, но Малия тут в бессчетный раз ломается, правда, это походит больше на попытку согнуть кусок резины. Он ждет, он негромко стучит ногой.

А ровно через минуту и одиннадцать секунд пробивает его час. Собственно, когда сердечко Скотта МакКолла не заводится. Это не коробка-автомат, хорошо, Питер смекает в механике и у него все продумано на два вперед.

Овечья шкура на блестящих паркетных досках сходит за ковровую дорожку, он не спешит. Сперва. Парой секунд спустя все решается за три действия.

Он с силой надавливает на ладонь, выпуская отслоившиеся черные когти с загустевшей слизью (нужные точки, он жил в крипте буддийского храма в Хами, когда ему было двадцать семь). После в одно движение подтягивает отекшую жидкостью руку к своему телу. Если кто-то считает, это два.

На три Питер впихивает когти своего беты в грудь, поглубже, звук рвущейся кожи в голове звучит “за благодетеля, может быть, кто и решится умереть”. Вот он, Питер Хейл, вот его звездный час, вот он спасает щенка во имя дочери, смотри, я делаю это для тебя.

В увеличении его сердце мясистое, здоровое. Затупившиеся когти беты туда входят по содранную кутикулу.

/

Талия притаскивала в их особняк позолоченные итальянские серванты из магазина антиквариата и больных сироток со всего света. Она давала им имена - девочка из пластмассового ящика для овощей в грязных устрично-розовых ползунках в Сан-Пабло-Бальеса - Кора. Их дядя Менфрид откладывал “USA Today” с предвыборным фото Клинтона на первой полосе и говорил, что в его время недоношенных топили.

А спустя восемь лет его переехал гольф-карт.

Дети были Хейлами. Талия катала их на своей волчьей спине и обучала контролю. А он, Питер, вытягивал с того света. Еще готовил жирное мясо на вертеле. И зачал одну Малию в захудалой гостинице с уродливыми батареями и изношенным ковром.

Родная дочь Талии болела, она родила ее в девятнадцать от Девкалиона - сам по себе больной поступок. Это были тяжелые роды, ему было тогда около десяти, его тетка и Менфрид носили металлические тазы с водой, они все еще были людьми. Питер плохо помнил свою мать, но она была альфой, и Талия была альфой, и ее дочь тоже. Он считал это повсеместно несправедливым - в пять Лора могла обратиться, в то время как он научился этому только после пыльной ночи с Коррин - от нее пахло свободой и лакричными палочками, ему было двадцать четыре.

Он обвинял Талию, что она забрала у него все. Уехал с мясником в фургоне с эмблемой “Тайсон” на север с тридцатью долларами и рацией, потом Менфрид нашел его и сказал, что умер отец. “Ты весь в свою мать”.

Но тогда Питер еще не знал, что это значит.

/

Он отдает Скотту силу, и все это напоминает тот черно-белый фильм, где тянули души и продавали за пару центов. Чувствуется тяжесть, будто на него скинули гору толстых одеял. Рубашка безнадежно испорчена, жаль. Талия бы отвезла ее в центр переработки отходов с огромными пластиковыми контейнерами. Или сбагрила в фонд для нуждающихся стран третьего мира.