Хельгор с Синей реки

Горцы, суровые и угрюмые, утверждали, что пришли с миром. В то же время они всячески хвалились своим бесстрашием. Презирая угрозы, они не боялись битвы. В ответ на утверждение жреца о превосходстве людей озера в числе и силе вождь чужаков ответил, что один горец стоит тысячи деревенских, и что людям озера не по силам даже приблизиться к стоянкам горцев. Вождь Вер-Скаг начал размахивать топором, распаляя себя и своих людей в предвкушении битвы, но жрец остановил его. После этого жрец напомнил, что есть пятьдесят деревень на озере — и еще двести в низинах. И всякий раз, когда горцы пытались совершить на деревни набег, это заканчивалось для них поражением, позором и рабством. И, какого злого духа, теперь побежденные смеют чего то требовать от победителей? Жрец напомнил так же о древнем межплеменном договоре, согласно которому горцам запрещалось кочевать по территории людей озера, пока не закончен сев пшеницы и стада направляются к пастбищам.

Жреца поддержал гневный рёв толпы, потрясающей топорами и ощетинившейся копьями и стрелами. Этот рев усилился, когда вождь горцев, могучий и полунагой вышел к мосту. Но, повинуясь повелительному жесту жреца, воины озера утихли. Тихим и спокойным голосом вождь чужаков подтвердил мирные намерения пришлых. Они оказались отрезаны от своих земель лавиной, и были вынуждены идти в обход — через низины.

Вожди озера встретили эти слова насмешливым шиканием. Упоенные богатством и силой, они готовы были поддаться закипающему в крови соблазну резни и грабежа. Но когда горцы назвали своих союзников, и вожди озера узнали, что это могучие племена озерных деревень запада, ярость стала сменятся ненавистью и страхом.

Большие озера запада, их берега и близлежащие долины населял могучий новый народ.

Cтарые племена круглоголовых, избегавшие смешения с горцами, трепетали перед этой новой силой, превосходившей их и силой, и умениями в войне и в труде, силой, триумфально шествующей вперед, неся с собой новые достижения в ремесле и земледелии.

Сила и хитрость древних племен, казалось, воплотились ныне в жреце. Вдохновляемый Роб-Сеном, он предложил горцам войти в деревню. Те сперва колебались, но когда мосты были переброшены к их ногам, радостно и простодушно шагнули на их настил.

Толпа угрюмо молчала, мрачная и подавленная — словно женщина, у которой начались месячные, но, заметив как вожди и жрецы о чем то переговариваются c предводителями чужаков, она растеклась — как растекается горная река по камням равнины.

Проснувшиеся дети затеяли шумные игры, собаки заливались яростным лаем. Ин-Келг обнаружил Эйримах и, схватив её за руку принялся рассказывать о том, как он тоскует по ней. Девушка, которой беспокойство молодого человека и умоляющие нотки в его голосе доставляли удовольствие, смотрела на него смеющимися при свете луны глазами.

Вер-Скаг, удрученный мирным финалом общения с горцами, и покинувший продолжавших совещаться остальных вождей, увидев счастливую парочку, был взбешён, в нём вскипела ярость ревнивого самца. Девушка при виде разъяренного хозяина шустро юркнула в дом. Вер-Скаг остановился перед ин-Келгом и с напускным высокомерием презрительно обратился к юноше:

— В ту ночь я, с этой самой Эйримах…

— Если ты посмеешь её тронуть…

— Я не боюсь ни тебя, наглый щенок, ни твоего отца..

Но несмотря на эти слова, Вер-Скаг тут же поспешил удалиться, то ли все-таки опасаясь затевать драку, то ли отложив на потом, чтоб подольше оттянув свою месть, получить больше удовольствия.

Переговоры вождей с горцами между тем закончились. Толпа расползалась по домам, оставив угрюмых горцев, вернувшихся на берег.

Вер-Скаг рычал, как взбесившаяся собака. В нем кипели ярость и гнев — они светились в его глазах, сверкавших из-под насупленных бровей, они сводили судорогой мышцы его рук и лица. На мгновение он остановился у двери и ни с того не с сего изо всех сил ударил по косяку, словно вымещая накопившуюся в нем ярость, — ударил со всей свирепостью своего племени, свирепостью, над которой посмела смеяться наглая девчонка-рабыня. В тени исчезали последние силуэты, ночная тишина поглощала последние разговоры и последний шум человеческого стада, устраивающегося на ночлег. А затем, терзаемый лихорадочным желанием, Вер-Скаг шагнул в дом.

Сквозь окно, открытое из за жары, в жилище проникал свет луны, озарявшей таинственным ореолом лицо и ноги Эйримах. Девушка прикинулась спящей — чтобы избежать ругани и побоев. Вер-Скаг стоял над ней, и тёмное желание затопило его душу, подчиняя себе плоть и ум.

Это была страсть, темная, как пучины болот, желание жгучее, как кислота, и скользкое как болотная живность… В этой страсти смешались высокая поэзия и зловонное скотство…