Хельгор с Синей реки

До самого вечера она блуждала в лабиринтах горных троп, без цели и направления. Через теснины и ущелины, через ложа высохших рек, мимо ревущих водопадов… Ее молодое тело находило в этом удовольствие, подобно вечной суете муравья, подобно стремлению соловья в полете и упрямству лосося, идущего на нерест против течения. К концу дня небо заволокли низкие облака, грозящие затопить долины яростным ливнем.

Девушка поднялась уже высоко, туда, где живут горные медведи и серны. Теплый и влажный ветер разметал ее волосы и, омывая ее лицо свежесть, унес в никуда печаль.

Когда солнце спряталась за облака, превратив их в огненных химер — в призрачные огненные горы и фонтаны адского пламени, пылающие зеленоватые и апельсиновые небесные цветы, девушка прекратила свое восхождение. Она устроилась на уступе скалы — единственном подходящем для ночлега месте, и уснула даже раньше, чем на горы опустилась ночь.

Ночью ее разбудил громкий звук. Луна плыла по небу, глядя вниз сквозь разрывы облаков. Эйримах вслушивалась в ночь. Над горами пел рог, звук из её детства, усиливаясь и дробясь эхом разносился среди скал — музыка глубокая и мрачная летела от вершина к вершине, и казалось, именно отвечая ей — то тут, то там к небу взлетало тревожное пламя костров. В памяти девушки оживали сцены суровой и бедной, но благородной жизни ее народа — волнение женщин, воинственное хвастовство юношей, суровое спокойствие стариков, боевые кличи в ночи и грозные боевые песни…

Рядом с ней пролегало пересохшее русло ручья. Когда-то, растаявший снег породил неистовство вод, пробивших себе дорогу в камне, разметав в сторону гигантские глыбы. Следы стремнины остались до сих пор, они читались в зазубринах скал и разбросанных валунах, отполированных до зеркального блеска, но сам поток давно пересох. Луна сквозь разрывы облаков озаряла пейзаж, но тут и там лежали причудливые бездонные тени.

Белокурая странница слегка продрогла на ночном ветерке и ёжилась, пытаясь согреться. Она потянулась всем телом — и вдруг сжалась от страха на своем уступе. Трое мужчин в шкурах, вооруженные копьями, появились перед ней из тьмы. Один из них, взобравшись на соседний уступ, протрубил в рог. Они не заметили Эйримах. Двое отошли в сторону о чем то беседуя, третий же остался один, время от времени трубя в рог.

Эта встреча, сперва испугавшая её, пробудила смутные воспоминания детства, и, прислушиваясь к разговору незнакомцев, она поняла его смысл. Среди смуглых и темноволосых людей озера она была рабыней и посмешищем. Зато всякий раз, когда ей доводилось видеть горцев, ликование и гордость переполняли ее сердце. Она гордилась своей принадлежностью к этому бесстрашному народу, и если бы не ин-Келг, уже давно сбежала бы в горы, хотя горцы, чтоб избежать войны с жителями низин, не привечали беглецов.

Однако инстинкт не дал девушке немедля кинуться к неизвестным воинам. Она предпочла бы вначале встретиться с женщинами. Слова родного языка одно за другим воскресали в её памяти. Она с трепетом неслышно повторяла их. Сна не было ни в одном глазу. Плотные облака набегали на Луну. Они то закрывали бледный диск, осыпая землю зарядами снега, то в них вновь возникали разрывы, и испещренный кратерами лик древней спутницы Земли вновь изливал свой свет на горы и долины, окрашивая их в цвет коры молодой березы.

Эйримах собралась уже покинуть свое убежище, как вдруг над руслом высохшего потока поднялась смутно различимая, но грозная и медлительная фигура зверя. Вздыбившись на задние лапы в лунном свете, перед ней стоял огромный медведь. Вот он рухнул на все четыре лапы, мотая головой. Луна и скалы, казалось, приветствовали зверя — перевернутые им камни весело засверкали в бледном сиянии.

Девушка, подавленная страхом, сжалась, глядя на медведя. А сам медведь, сомневаясь в своем одиночестве, напряженно принюхивался. Вот его ноздри уловили запах человека — и зверь начал подниматься к убежищу беглянки. Его первая попытка не увенчалась успехом, он сорвался. Но, вцепившись в скалу когтями, он вновь упрямо полез на выступ.

Крики ужаса, испускаемые девушкой, и маленькие камни, которые она швыряла ему в морду, на некоторое время привели медведя в замешательство. Но не надолго. И когда его громадная туша уже наполовину возвышалась над утесом, угрожая гибелью хрупкой возлюбленной ин-Келга, тяжелый камень ударил зверя в спину, и громкий голос на языке горцев прокричал снизу.

— Сюда!!!

Медведь с рычанием поспешил вниз, но замедлил свое движение, оценив противника. Он уже знал человека и по наследственной животной памяти, и по опыту собственных ран. Поэтому он теперь шел не спеша, мотая головой. Человек же не унимался — размахивая копьем и метая в зверя меткие камни, он насмешливо кричал.

— Сюда! Сюда!

Медведь остановился и грозно зарычал, но человек продолжал издеваться, бросая камни и продолжая кричать.

— Ну! Давай! Выходи биться!