Хельгор с Синей реки

При взгляде на Эйримах его душа рвалась раненым зверем, в нем пробуждалась страсть — та, что заставляет самцов насекомых умирать, а крупных хищников драться друг с другом. Даже здесь, среди мертвецов, красота девушки заставляла вождя забыть обо всем. Облако развевающихся светлых волос, прекрасная шея, сияющие глаза, пленительная мягкость движений…

Молодой вождь смотрел на нее — и его душу наполняло совершенно неуместное здесь и сейчас блаженство. В этот миг она затмила для него солнце. Она была прекраснее гор и озер, важнее, чем священные заветы стариков, изящнее, чем прекраснейшие из цветов.

Он попытался заговорить с ней.

— Ты храбрая, Эйримах, кровь гор пробудилась в тебе.

— Я не воин, — застенчиво отвечала девушка.

— Эйримах, ты все же предпочитаешь горы озерной гнили?

Её глаза вспыхнули, а затем она стыдливо потупила взор, и Тхолрог вдруг ощутил невыразимую негу и блаженство. Но тут ее взгляд вновь поднялся, наполненный холодом и блеском вечных льдов.

— Я бежала с озера.

— Но твоё сердце с горцами?

— Я бежала от мужчин озера…

Тхолрог был смущен загадочным ответом девушки. В его сердце смешались любовь и гнев. Более не пытаясь разговаривать с прелестной беглянкой, он отвернулся. Она отошла.

Он встряхнулся и вновь подошел к девушке. Она была не одна — рядом с ней стояли Хогьё и пленница — дочь Роб-Сена. Вождь угрюмо посмотрел на женщин, и вдруг его взгляд остановился на дочери вождя жителей низин. Эль-Мор стояла перед ним, загадочная и очаровательная, подобная ночной тени, прекрасная даже в скорби и тоске.

Закипавший гнев вдруг исчез, и на его место пришло смутное томление, вроде того напряжения, что повисает в воздухе перед грозой, когда ни одна молния еще не разорвала небеса, но плотные и тяжелые тучи уже сгустились.

Солнце быстро поднималось над краем гор. Ближе к полудню вернулись гонцы, и не одни. С ними пришел шаман, Человек-говорящий-с-Невидимыми — жрец туманной религии горцев. Он был облачен в длинный плащ из медвежьей шкуры с капюшоном из головы волка на голове.

— Йордйолк взят, — сообщил шаман. — Хсилбог отступает к Кивасару. Враги вернутся. Вот что сказал Хсилбог; «Так как тропы перерезаны, идите через ледники к Кивасару, либо уходите в страну ариев».

Затем шаман пояснил, что отступившие после разгрома силы Роб-Сена неожиданно вернулись к плато Йордйолк и захватили его. Одна из двух твердынь горцев пала.

Раздосадованный Тхолрог собрал своих людей и, перебив пленных, приказал уходить. Через несколько сотен локтей тропа упиралась в край пропасти, единственным мостом через которую служил ствол упавшей ели. Как только всем удалось перебраться по этому ненадежному мосту на другой край, вождь приказал сбросить дерево в пропасть. И вовремя!

Не успело дерево рухнуть в бездонную ущелье, как появились люди озера. Но пришли они не через ущелье Скал Смерти, где горцы одержали героическую, но тщетную победу. Нет! Они вынырнули из ущелья, ведущего к Йордйолку, тому самому Йордйолку, защищая который, погибли воины… и как выяснилось, зря…

Когда дерево рухнуло в пропасть, воины низин находились в нескольких шагах от края пропасти.

— До новых встреч, озерные жабы! — с сарказмом крикнул Ирквар.

Эйримах и Эль-Мор узнали в вожде преследователей ин-Келга. Дочь Роб-Сена протянула к нему руки и что-то прокричала. Эйримах же стояла, окаменев, и не могла отвести глаз от того, кого любит, и кто ныне стал предводителем врагов. Тхолрог заметил это и сердце его сжалось.

— Мои следопыты пойдут по вашему следу! — прокричал ин-Келг.

— Ты от старости помрешь, прежде чем они найдут наши следы! — закричал Тхолрог. Его взгляд упал на Эйримах, и та стыдливо опустила голову перед взором вождя, горящим гневным пламенем. Она стыдилась своей любви, но в ее душе было тепло от того, что тот, кого она любит, жив.

А горцы продолжали свои насмешки над вождем жителей низин:

— Наверное, у тебя в следопытах горные козлы!

Подбадривая себя дерзкими криками, горцы ушли. Однако дальше они отправились молча, прислушиваясь к звукам собственного дыхания среди вечного молчания горных вершин. Дорога была очень тяжелой и опасна. Провалы и трещины чередовались с нагромождениями камней на узкой тропе, зажатой между склонами, увенчанными зубцами скал. И в любой момент мог случиться обвал. Тропа казалась незаживающей раной в гранитной плоти гор. Лишь небольшие пятна лишайника кое-где на скалах разнообразили мертвый пейзаж. Это было царство бесплодного камня, точно вынырнувшее из глубины незапамятных эпох, предшествовавших появлению самой Жизни.

Но все же в этом была и своеобразная красота, Солнце играло на зубьях вершин, превращая их в подобие творений ювелира-гиганта, и под час лучи светила высвечивали островки жизни, пробившейся даже сюда, в суровое царство мертвого камня. Жизнь повсюду пробивает себе дорогу — вот в расщелине меж скал укоренилась белая пихта, вот на уступе нашли приют заросли горечавки, вот черника выросла в расщелине. Кое-где цвела неутомимая ежевика, среди камней пробивались бледные незабудки и очаровательные камнеломки, на фоне скал разрослись рододендроны.