Химеры

Среди врагов, среди болот
Чрез быстрый ток на огнь дерзает. ‹…›

Пускай земля как понт трясет,

Пускай везде громады стонут,
Премрачный дым покроет свет,
В крови Молдавски горы тонут;
Но вам не может то вредить,
О россы, вас сам рок покрыть
Желает для счастливой Анны.
Уже ваш к ней усердный жар
Быстро проходит сквозь татар,
И путь отворен вам пространный. ‹…›

Герою молвил тут Герой:

«Не тщетно я с тобой трудился,
Не тщетен подвиг мой и твой,
Чтоб россов целый свет страшился.
Чрез нас предел наш стал широк
На север, запад и восток.
На юге Анна торжествует,
Покрыв своих победой сей».
Свилася мгла, Герои в ней;
Не зрит их око, слух не чует.

Крутит река татарску кровь,

Что протекала между ними;
Не смея в бой пуститься вновь,
Местами враг бежит пустыми,
Забыв и меч, и стан, и стыд,
И представляет страшный вид
В крови другов своих лежащих.
Уже, тряхнувшись, легкий лист
Страшит его, как ярый свист
Быстро сквозь воздух ядр летящих.

Шумит с ручьями бор и дол:

Победа, росская победа!
Но враг, что от меча ушел,
Боится собственного следа.
Тогда увидев бег своих,
Луна стыдилась сраму их
И в мрак лице, зардевшись, скрыла.
Летает слава в тьме ночной,
Звучит во всех землях трубой,
Коль росская ужасна сила. ‹…›

Целуйте ногу ту в слезах

(нога в слезах! Симпатичный образ. – С. Л.),

Что вас, агаряне, попрала,
Целуйте руку, что вам страх
Мечем кровавым показала.
Великой Анны грозной взор
Отраду дать просящим скор;
По страшной туче воссияет,
К себе повинность вашу зря,
К своим любовию горя,
Вам казнь и милость обещает.

Ну и т. д. Стих действительно довольно гладок, и это действительно важное достижение. (Ломоносов полюбил это дело. Это хобби. В минуту отдыха сочинить размышление о Божием величестве или про женские органы какую-нибудь похабель.)

А у Кантемира спотыклив. Как бы не по рельсам, а по шпалам. Но у Тредиаковского-то – как раз по рельсам. (Интересный, кстати, случай: человек за всю жизнь написал две отличные строчки – самые-самые свои первые:

Начну на флейте стихи печальны,
Зря на Россию сквозь страны дальни…

И много-много довольно плохих. Какие бывают дебюты.)

Настаиваю: русская словесность к 1739 году уже десять лет как существовала, господин товарищ Ходасевич. Я хоть и имени Аль Капоне окончил Университет (в смысле – имени Жданова: это Сережа Довлатов, кажется, так пошутил), но все-таки хрестоматию расстрелянного Гуковского читывал. (Отец мой был его учеником.) Правда, тот, «ленинградский», нынешний профессор тоже наверняка читал, но для него это, видимо, вопрос не эрудиции.

А потом ей, словесности, страшно повезло. Посчастливилось. Явились великие люди (Новиков, Радищев) и писатели с очень хорошим слогом (Карамзин, Дмитриев). Поэты с проблесками гениальности (Державин, Крылов, Батюшков). И, наконец, настоящий, природный, первоклассный гений, какого давно уже, говорят, не было в литературах поопытней. А за ним – толпа подражателей, целая школа.

Этого мало – как усмешка демона из грозового облака, показался Гоголь.