Химеры

«В это время часы уныло зазвенели одиннадцать. Но и часы били на этот раз как-то особенно злонамеренно. Ивану Самойлычу показалось, будто каждое биение часового колокольчика заключало в себе глубокий смысл и с упреком говорило ему: “Каждая дуга, которую описывает маятник, означает канувшую в вечность минуту твоей жизни… да жизнь-то эту на что ты употребил, и что такое все существование твое?”»

Уф. Скучно от этих бесчисленных повторов, – но хоть пожалейте господина Мичулина! Ему же только двадцать, как и автору, он вообще – несчастный двойник Салтыкова. Не упакованный. Ни дядюшки, ни тетушки, ни лицейского аттестата. Ни кратковременных, с чужого, так сказать, плеча, но с форсом, содержанок.

Страничка про чувство на букву Л.

«Действительно ли несчастие его происходило оттого, что другие живут, другие веселы, или просто присутствие маленького существа, к которому сам питаешь маленькую слабость, еще горче делает наше горе, – как бы то ни было, но герою нашему действительно сделалось тяжко и обидно.

Но не видала, не знала она ничего! Обидна и груба казалась ей привязанность господина Мичулина, и тщетно раскрывалось сердце скромного юноши, тщетно играло воображение его: ему предстояла вечная и холодная, холодная мгла!»

Уф! Первый день прошел, но первая глава – все еще нет. Юный автор слишком взволнован. Никак ему не выйти на нужную высоту, текст мечется то в одну сторону, то в другую, как воздушный змей, попавший в непопутный порыв или поток.

И тогда Мичулин видит свой первый сон. (В повести же – сон второй, обще-, так сказать, помещичий, потом под пером Гончарова он превратится в шедевр прозы, известный как «Сон Обломова»; к нашему «Запутанному делу» почти не относится.)

Главное – Салтыков решился на этот фокус и с тех пор применял его всегда, когда текст заводил его в затруднительное положение: он засыпал и просто смотрел: что там дальше? Не каждый раз получалось заснуть; тогда он притворялся и, что там дальше, придумывал (иногда удачно). В этом сне – как раз придумал и что-что, а внимание, да уж, привлек. Вмонтирован сон в повествование, конечно, грубо, без затей.

«Уже мозговое вещество Ивана Самойлыча подернулось пеленою, сначала мягкою и полупрозрачною, потом все более и более плотною и мутною; уж и слуховой его орган наполнился тем однообразным и протяжным дрожанием, составляющим нечто среднее между отдаленным звучанием колокольчика и неотвязным жужжанием комара; уж мимо глаз его пронесся огромный, неохватимый взором город с своими тысячами куполов, с своими дворцами и съезжими дворами, с своими шпицами, горделиво врезывающимися в самые облака, с своею вечно шумною, вечно хлопочущею и суетящеюся толпою.

…Но вдруг город сменился деревнею с длинным рядом покачнувшихся на сторону изб, с серым небом, серою грязью и бревенчатою мостовой… Потом все эти образы, сначала определенные и различные, смешались: деревня украсилась дворцами, город обезобразился почерневшими бревенчатыми избами; у храмов привольно разрослись репейник и крапива; на улицах и площадях толпились волки, голодные, кровожадные волки… и пожирали друг друга».

Со всей силы оттоптался на этой цитате гнусный якобы патриот Гедеонов М. Однако так и не посмел сказать, в чем крамола. У них, у якобы патриотов (хотя эта кличка и так, без якобы, уже стала ругательной), один ответ: сами должны понимать. (А через 90 лет арестованный должен был сам изобрести себе для органов вину.)

В чем крамола? Ну как же, сами должны понимать, не маленькие: стаи волков пожирают друг друга, и где? в царствующем граде Петербурге!

Но это же только сон несчастного заболевающего бедняка! И даже не сон, а просто метафора, графический клип. Вертящиеся внутри головы слова, их невозможно изобразить. И потом, ну и что эта метафора значит? Какие политические применения? Может быть, это битва бедных с богатыми? Но из чего видно, что одни волки лучше других? Кстати, волки обычно друг друга не едят, тем более – не бросаются стая на стаю. (Литераторы – дело другое, см. Бомарше.) Кого подставить на место волков, чтобы получилось нечто осмысленное, за что можно с достоинством выписать репрессию? Помещиков? Капиталистов? Бюрократов?

Я-то лично думаю, что на этой интересной воображаемой картинке – разграбление Петербурга китайскими войсками году так в 2048-м или даже позже. Либо просто и вообще – предчувствие гражданской войны.

Потому что Салтыков, пора бы уж догадаться, был визионер. И к нему в голову залетали видения с другой, неизвестной нам, стороны бытия.