Химеры

Четвертая, пятая, шестая, седьмая («Гамлет», «Отелло», «Король Лир», «Макбет») – в общем, соблюдают, хотя и аккуратней, без излишеств, такой же стратегический сюжетный трафарет, обогащая его разными блестящими тактическими новинками.

В восьмой («Антоний и Клеопатра») применена схема с другим передатчиком зла. Не от коварства врагов пропадает ни за понюх табаку великий воин и политический оратор. А оттого, что подкаблучник: рабской зависимостью прикован (сам лучше всех это понимая, страдая от этого, наслаждаясь этим) к созданию, состоящему (как нарочно – то есть именно нарочно – целиком: как сказано известно кем – от гребенок до ног) из вздора, каприза и лжи. Его привязанность помножить на ее стервозность – результат абсолютно тот же самый, что у коварства с глупостью.

В третьей трагедии («Юлий Цезарь»), в девятой («Кориолан»), в десятой («Тимон Афинский») главная причина неудач – та, что жизнь вообще не рассчитана на людей большого размера. Сапиенсы типичные, сбившись в стаю, с энтузиазмом роют им могилы и загоняют туда, как мамонтов.

Само собой, коварства хоть отбавляй и в исторических хрониках Шекспира. В комедиях тоже, но там оно – в виде, скажем, лукавства – применяется в мирных целях. Есть и сложный случай: с подлецом прощенным («Мера за меру»), и особо сложный: когда воплощением свирепого коварства выставлен простак, а за победу справедливости выдана пародия на правосудие («Венецианский купец»). Я сказал бы, что это пьесы нечестные; наука предпочитает термин «проблемные».

Ну вот. А «Ромео и Джульетта» – трагедия по хронологическому порядку вторая. (Года через полтора после «Тита Андроника», тремя годами раньше, чем «Юлий Цезарь».) И в ней как будто ничего этого нет! Ни капли ничьего коварства! Неудача нетерпеливых молодоженов никем не подстроена. Никто не желает им зла, не жаждет погубить. Как же вышло, что они погибают?

А вот и посмотрим.

39

Начать действие с массовой драки. Скоротечной (продолжительность – по вкусу режиссера), без жертв и разрушений, – только чтобы зритель не волновался: заплатил не за фуфло – кровь непременно прольется, и много, и скоро. Трагедия же.

Хотя разговаривающие на сцене, буквально все, – молоды и на вид здоровы. Старухе Капулет, например – не больше 25: говорит, в возрасте Джулиэт «давно уж» была ее матерью. К человеку, женившемуся на ней – 11- или 12-летней, – стоило бы приглядеться внимательней, – но как бы там ни было, старику Капулету максимум лет 45. И старику Монтекки навряд ли намного больше. Меркуцио, Бенволио, Тибальт, Ромео, Парис – вообще юнцы. Возраст девочки четко обозначен – неоднократно оглашен и обсужден. Как на рынке. Короче, ни у кого нет причины скончаться в самое ближайшее. Кроме как у Ромео.

Но сказано: трагедия – значит трагедия. Как если бы автор заключил пари с театральной тусовкой всего мира – ставлю полный сбор от спектакля против цены собрания сочинений: шестеро из тех, кто перед вами расхаживает и разглагольствует, через пять дней будут мертвы. Предположим (и, между прочим, не ошибемся), на сцене воскресное утро, – нет возражений, леди и джентльмены? Так вот – шесть трупов к утру пятницы.

Что там бормочет Кормилица: у девочки совсем скоро, через две недели – день рождения? В Петров день – то есть 1 августа, так? Не доживет, не беспокойтесь. Никогда, никогда не исполнится, бедной, четырнадцать лет. И если нынче действительно 18 июля, ей придется (как положено – и не стоит делать вид, будто вы не в курсе) покончить с собой не поздней июля 23-го. Ромео – того же числа, компания гарантирует.

Учитесь искусству (для искусства) доведения до самоубийства двоих, с параллельной зачисткой окружения.

Полюбуйтесь чистотой эксперимента. Пустотой между ладоней. Никому неохота убивать, ни тем более помирать. Кроме Тибальта и опять же Ромео.

Но уровень опасности, веющей от Тибальта, разве минуту назад не понижен новым указом? Вот пусть только попробует оружие обнажить.

Ну да, Ромео слишком часто и слишком охотно повторяет слово «смерть». (В первых двух актах я насчитал около десятка раз – и плюнул.) Ночами шататься, громко рыдая, по лесу, а дни проводить в комнате с занавешенными окнами, – тоже не норма. Но пусть за него тревожатся его родители, а вам-то, чувствительная сударыня, неужто не смешно?

Я мертв – хоть жив и говорю об этом. ‹…›
…В темницу заперт, голодом измучен,
Избит, истерзан…

Из-за того, что ну никак не довести до желательной температуры некую Розалину.

Но пьеса называется вы же помните как.

40

Впрочем, пройдем по этому ложному следу шажок-другой. И обнаружим, что заглавный герой поражен чувством, которое, по его описанию, представляет собой