Но вот я, например, – читатель и больше никто. Не слышу музыки из так называемой оркестровой ямы, не вижу, кто из действующих во что одет. И перламутровый бабушкин бинокль не помогает различать выражения лиц. Я всего лишь растягиваю цепь событий: проверяю, насколько она прочна.
И я не люблю, когда меня дурачат.
Например, вот этой строчкой. Ах, ах, отныне вся жизнь отдана в залог (как серебряный портсигар Р. Р. Р.) наиболее вероятному противнику! Но где и когда Ромео декламирует эту строчку? На выходе из Капулетова дома; любезно откланиваясь; провожаемый добрыми пожеланиями; поплясал, поволочился; и, хотя был узнан, выпить предлагали и закусить.
Ничего себе вылазка во вражеское логово. Впрочем, разве выдвинул бы Бенволио эту идею, будь она рискованной хоть чуть?
Таким ли голосом рекомендуют: а не наведаться ли тебе, друг и брат, инкогнито в дом лютого, злейшего, смертельного врага, где тебя, если узнают, зарежут? Так предлагают: а сходим к соседям, на телок позырим.
– вяло соглашается обожатель вражеской племянницы. И хотя вообще-то он заполошный паникер (еще увидим), но не хватается за случай разразиться очередной тирадой, типа: опознают, зарежут – ну и пусть, и тем лучше.
Эта пресловутая вражда семей, – говорит и показывает Шекспир, – в самих семьях практически не ощущается (никем, кроме Тибальта, увы); строго говоря – это потешная война слуг.
Главный Капулет, вы же слышали, против и старшего-то Монтекки злобой не пышет, а о младшем – вообще высокого мнения:
И весь этот первый день – 18 июля, условно (пока) говоря,
Все случайности дня со всех сторон толкают их друг к другу. Все сделано, чтобы никто не помешал им увидеться, дотронуться, поцеловаться.
Единственное препятствие – влюбленность Ромео в Розалину – преодолевается на раз.
Опасность печальных последствий в случае, если поцелуй Р. и Дж. превратится в любовь, – представлена чуть ли не мнимой.
Явись в указанном крайнем случае старик Монтекки мириться и сватать сына (для понта – при посредстве, скажем, Эскала – а тому подаст эту счастливую идею, скажем, Меркуцио), – позовут (опять же для понта) раскрасневшуюся Джулиэт, она, как говорится, прильнет заплаканным лицом к отцовскому камзолу (кафтану?)… Честным пирком да за свадебку, альтернативы нет.
Правда, вырисовывается на горизонте облачко, называется – Парис: полуобещано ему, и тоже родственник властителя. И первое слово дороже второго.
Но это же было только полуслово. Парис поставлен Капулетом в лист ожидания. Через два года, через два года. А если раньше – то все-таки не прежде, чем она сама свободно отдаст вам свою любовь. Дерзайте, граф, нравьтесь, нынче же вечером приходите познакомиться. Дальнейшее зависит от вас – но не только; от нее тоже.
Так что и с этой стороны заглавные защищены: насильно и немедленно за другого ее не выдадут, – слово любящего отца.
Ну а с Тибальтом разберемся по ходу событий. Не побоится Эскала, не послушает Капулета – что ж, мы тоже не без шпаг.
Короче, наступают уже вторые сутки сюжета, а у симпатичных по-прежнему все очень неплохо, и благополучный, даже счастливый финал абсолютно не исключен.
Неужели мы все-таки попали на комедию? Впечатление такое, что автор сам еще не решил.
Бьет полночь, Ромео перелезает через стену, окружающую дом Капулетов, и оказывается в саду.
Возможно, все определится сейчас – в наступающую роковую
Хотя для мальчика и девочки все решено уже часа два как. Они разок-другой прошлись по комнате под музыку, держась за руки. Они обменялись несколькими (идиотскими) репликами. Они поцеловались. Они влюбились. Взаимно.
Ума не приложу, как все это произошло. Как ставил Шекспир эту сцену в своей голове. Куда девались на момент поцелуя Парис, Тибальт и все прочие гости. Как целоваться в маске. Как влюбиться в маску, да еще при свете факелов, черт возьми.
А любопытному на днях прищемили нос в дверях. Постыдился бы размышлять о глупостях, тем более – имея организм с таким солидным пробегом. Прокатом.