Химеры

Что же это такое? Хоть намекните на мотивировку: шантаж? подкуп? Почему от этого внезапного предложения – просто чтобы соблюсти достоинство – нельзя отказаться? Или хотя бы приличия ради (в семье как-никак траур – по Тибальту).

Единственное, что приходит в голову, – политический расчет. Смерть Меркуцио может аукнуться фракции Капулетов, слишком отдалив ее от городничего (ну, от подесты; от главы администрации, короче). Не говоря уже, что после смерти Тибальта некому руководить службой собственной безопасности. В такой момент дать герцогу еще один повод для недовольства, обидев отказом человека из его семьи, – слишком большая роскошь. И Парису незачем быть вежливым.

(Сразу насторожил меня этот Парис. Как только Капулет ему сказал: дочке рано замуж, ей нет и четырнадцати, – а этот хлыщ парировал: я матерей счастливых знал моложе. Все равно что вместо: она мне мила – хохотнуть: вот увидите, я вашу несовершеннолетнюю мигом обрюхачу. Изящный воздыхатель. Его ночной визит, между прочим, знаете что напоминает? Явление Свидригайлова в квартиру родителей невесты, на Третьей линии В. О.)

Но это всего лишь мой домысел. Шекспир на этот раз (только на этот раз, если не ошибаюсь) не затрудняет себя объяснением побуждений.

Молча вырывает из календаря страницы. Оставляет только три. Завтра еще и часы переведет. Вы понадеялись на помощь времени, молодые люди? Времени у вас больше нет. Вы в цейтноте.

Включить ускорение, фактически подменив персонажа. Блестящий трюк, мистер Шекспир. Хрестоматийный образчик чистого коварства.

Однако, что характерно, ничья участь не отягчена. Не Шекспир приготовил для Дж. и Р. ужасный финал. Он только сделал его неотвратимым.

У итальянских полусоавторов история растянулась на несколько месяцев; родители уговаривали Джульетту, упрашивали

(«Меня с слезами заклинаний
Молила мать…»),

– для ее же пользы: чтобы половая жизнь вывела ее из депрессии (они думали: она оплакивает Тибальта), – и ей долго удавалось отнекиваться и уклоняться, прежде чем любящий отец предъявил ультиматум (я тебя искалечу, сделаю тебя самой несчастной девушкой на свете, – как-то так).

В течение этих месяцев похитить ее – как я и предлагал – можно было раз сто. Но Ромео – утверждают итальянцы и за ними француз – попыток не предпринимал и даже как будто не замышлял. Болтался в Мантуе (небось, при дворе Гонзага); в письмах просил еще немного потерпеть, советовал держаться стойко и особенно настаивал, даже приказывал (используя, так сказать, супружескую власть): родителям о нашем браке ни в коем случае ни звука. И только узнав, что Джульетта умерла, Ромео почувствовал вину и возненавидел себя – и пошел за ядом.

Выходит, Шекспир его приподнял. Теперь его роль не сомнительна. Он вообще ни при чем. Утро вторника встречает его прохладой на дороге в Мантую. Он едет себе на лихом коне, перебирает в уме разные милые подробности миновавшей ночи, – пока на Джульетту любящий благородный отец орет:

Не выйдешь замуж? Как тебе угодно!
Пасись где хочешь, только вон из дома!
Смотри обдумай, я ведь не шучу.
Коль ты моя – отдам тебя ему,
А не моя – так убирайся к черту!
Хоть нищенствуй, подохни под забором —
Клянусь, ты будешь для меня чужой.
Мое добро тебе не будет в помощь.
Так поразмысли: клятву я сдержу!

Плевать на приданое (искалечу, изуродую, – как обещал не этот, театральный, а тот, прозаический, Капулет, – звучит не в пример жутче), – но представить этот скандал: вытолкают на улицу, – и что делать? куда идти? А следом увяжется толпа зевак, станут гоготать, выкрикивать похабщину, – немыслимо ведь; смерть лучше.

И намного, намного легче умереть, чем сказать: папа, сегодня ночью я…

(Он так любил ее, этот Капулет! Говорил с нею таким голосом, что несколько строк Щепкиной-Куперник не уступают, по-моему, ничьим на русском языке:

Что, девочка-фонтан, ты вся в слезах?
Все ливень? В маленьком и юном теле
Все сразу – море, ветер и ладья!

И еще:

Твое взметаемой бурей тело…)

Признаться нельзя. Бежать – поздно. Отправиться об руку с Парисом как ни в чем не бывало в церковь, – подло.

Дело не в том, что она – влюбленная девочка. Дело в том, что она – честный человек. Впрочем, для нее любовь и верность – одно и то же.

А все вокруг понуждают ее предать – то есть предают ее.

И у Джулиэт Монтэг больше нет друзей, кроме кинжала и фра Лоренцо, типа скользкого.