Хиромантия

Мягкая, расположенная к лени рука, имея длинный первый сустав большого пальца – волю, будет работать, не любя работы, и даже больше, если нужно, чем другие, вследствие долга. Лопатообразная рука, при большом коротком пальце, сделается нерешительной, она все будет пробовать, ничего не кончая; ее дурно направленная беспрерывная деятельность станет для нее бесполезна; она будет нежна, любезна, экспансивна, что совершенно про тивно ее инстинктам. Но если логика у нее сильно развита, эта нерешительность прекратится; вследствие чувствительности короткого большого пальца она будет видеть быстро, а логика восторжествует над нерешительностью; она будет действовать наверняка, и освященная деятельность принесет ей успех.

Материальный порядок, второй узел пальцев, вместе с логикой, вторым суставом большого пальца, при твердой руке – деятельности, неизбежно приведет к счастью.

Философский узел дает стройность идеям и в особенности в поисках причин, которые являются следствием.

Логика и философский узел в соединении сделают человека сильным, если только слишком развитый корень короткого большого пальца или слабая воля не увлекут его в глубокую пропасть. Он пойдет, но пойдет, зная куда, и во всяком случае у него есть все, чтоб остановиться вовремя.

Большой палец посвящен Венере и Марсу, как считали многие древние хироманты; и тогда он – жизнь: любовь и борьба.

В настоящую минуту мы на этом остановимся.

Можно до бесконечности умножать и разнообразить эти примеры, и читатель знал бы так же хорошо, как и мы, как вывести из них следствие; во всяком случае, позже мы возвратимся к хирогномонии, когда займемся хиромантией, ее дополняющей. Эти две науки, так же как френология и физиогномика, всегда в полном согласии между собой, вследствие самой простой причины: они имеют одну и ту же исходную точку: звездную жидкость.

Бальзак был совершенно прав, когда говорил в Братце Понсе :

«Одна из величайших наук древности, наука о звездном магнетизме исходит из сокровенных наук, подобно тому, как химия вышла из печи алхимиков. Черепознание (cranologie), физиономика, неврология произошли оттуда же; и знаменитые воссоздатели этих наук, в новом их виде сделали только одну ошибку, свойственную всем изобретателям, приведя в систему одиночные, изолированные явления, причина которых еще не доступна анализу».

Приведем еще одну цитату из книги д’Арпантеньи, которая резюмирует и объясняет и его и нашу системы:

«Быть может, вы заметили, – говорит он, – что склонность к земледелию и садоводству приходит к нам вместе со старостью. Эта склонность, вначале слабая, мало-помалу увеличивается и развивается полнее при ослаблении способностей нашего воображения; и это тогда, когда руки наши, покрытые морщинами, как бы окостенелые и сделавшиеся нечувствительными, представляют верное изображение оскудения нашего разума, – это тогда, когда с особенной силой господствует страсть возделывать землю.

Мы обыкновенно становимся менее доверчивыми и более последовательными, более точными по мере развития узлов наших пальцев».

Рука д’Арпантеньи

Мы здесь даем описание руки д’Арпантеньи, сделанное с помощью его системы. Мы объясним его вкусы и привычки, прилагая к изобретателю его метод.

Мы могли бы идти гораздо дальше, вопрошая хиромантии, но всякая вещь хороша на своем месте.

В столь отвлеченной науке мы не можем быть совершенно понятными иначе, как только идя шаг за шагом и давая заключение после отдельных этюдов каждой из ветвей искусства.

Рука д’Арпантеньи особенно замечательна по своей редкой красоте: ее длинные и весьма остроконечные пальцы придают ей чрезвычайное изящество и, благодаря логике и философскому узлу, они доставляют ему полезные качества его расы. Мы не имеем надобности говорить о вдохновении профессора: открытие им системы является достаточным доказательством. Привлеченный своими продолговато-остроконечными пальцами к любви формы, он питает благоговение перед прекрасным в искусстве поэзии, в трудах воображения; его вкус тонок и изящен, но увлекаемый иногда его склонностью к тому, что ласкает взоры и слух, он пускается в изыскания. Как бы беспрерывно не был он удерживаем своей обширной логикой, которая дает ему также уважение к истине и простоту, природа пальцев время от времени берет верх. Он хорошо говорит, пишет умно, прелестно, его стиль никогда не бывает низким и возносится иногда до блистательных вершин, которые, однако же, находятся больше в согласии с тем веком, в котором мы живем, с веком печально-материальным.

Он мало придает значения своему происхождению; он прост, а между тем ищет высшего общества, прекрасные манеры которого он вполне усвоил. Вся его личность сияет врожденным аристократизмом, и он приходит в ужас от вульгарных людей. Разговор его изящен, всегда поучителен и временами блистает остроумием, но без претензий.