Хюбрис, или В тени маяка

Поспешно прогнав воспоминание о «патологоанатоме», который стал воплощением ночного кошмара, я начал спускаться к воде. Определенно, у меня был припадок нездоровой активности, и виновным в этом я назначил Хендрика. Несмотря на добавившиеся годы, лишние килограммы и отложения в суставах, спуск показался мне не таким уж экстремальным; надо было всего лишь избегать смотреть вниз на первых метрах. Прежде чем дом скрылся из виду за краем скалы, я обернулся. Зак стоял на дороге, по которой несколько часов назад мы пришли к «маяку», и тоже повернул голову, словно провожал меня взглядом. Я не придал этому значения, пес всегда был себе на уме.

При слове «пляж» у меня обычно возникали мимолетные приятные ассоциации (нагие тела юных купальщиц, или не такой юной, зато многоопытной особы с шоколадной кожей, а также прочие живые картинки, доставлявшие пожилому одиночке, увы, давно уже бесплотные маленькие радости). Но не в этот раз. Происхождение обломков мне выяснить не удалось. Во всяком случае, фрагменты обшивки в них не угадывались. Зато угадывалось кое-что другое. Судя по их состоянию, в воде они пробыли недолго. А на берегу появились потому, что кто-то не пожалел времени и сил, ломая большой деревянный ящик. Например, гроб.

Жилет выглядел как новый и лежал далеко от кромки воды, под самой скалой. Никакой маркировки, указывающей на принадлежность, на нем не было. «Взрослый» размер, морское исполнение, сигнальный огонь поиска, свисток на шнуре. Либо кто-то снял жилет, благополучно выбравшись на берег и обнаружив путь наверх, либо спасательным средством пренебрег кто-то из отплывающих. Второе предположение было не таким уж тупым. Говорил же один японский ас времен Второй Мировой, летавший всю войну без парашюта: «Самураю парашют не нужен».

Возможно, моей лихорадочной энергии хватило бы и на вечернее купание – я уже снял кроссовки и носки, – если бы не пес. Я говорю сейчас не о своем милом симпатяге Заке. Разогнувшись, я заметил над водой черную собачью голову. Какой-то другой пес плыл к берегу. На вопрос, откуда он взялся, имелся простой ответ: ниоткуда.

Даже у псов бывают отвратительные морды (хотя и реже, чем у людей), но этот был урод из уродов. Едва его туловище показалось из воды, я узнал в нем костлявого ублюдка с корабля мертвецов, что приснился мне минувшей ночью. Он и впрямь выглядел как оживший труп, над которым кто-то предварительно поглумился. На вид у этой твари, напоминавшей обугленный скелет, не должно было остаться сил даже для того, чтобы ползать, тем не менее пес отряхнулся, превратившись в карикатуру на панка, и двинулся в мою сторону.

Морду он держал свернутой набок и косил единственным глазом, сухим и красноватым. От второго осталась только щель, в которой, словно в мочеиспускательном канале скопца, торчал серебряный гвоздь, его шляпка блестела мертвым зрачком. Стянутые в подковы губы уже не смыкались, и можно было пересчитать оставшиеся зубы. В правом боку зияла рана, переливавшаяся всеми оттенками гноя.

Я нагнулся и поднял камень размером с кирпич. Размозжить череп этой дохлятине представлялось мне вершиной гуманизма. Сама дохлятина, по-видимому, считала иначе. Я швырнул в нее камень – не в последнюю очередь для того, чтобы предотвратить встречу Зака с выбравшейся на берег собачьей смертью. Пес без труда увернулся. Оскалившись и глухо рыча, он обогнул меня и начал взбираться по тропе, ведущей к «домику смотрителя».

28

Понятно, что желание окунуться у меня разом пропало. Противно было даже думать о том, чтобы зайти в оскверненную падалью воду, хотя прежде я не замечал за собой чрезмерного чистоплюйства. Я поспешно натянул носки и кроссовки и полез на скалу вслед за псом, который имел метров десять форы, причем это расстояние быстро увеличивалось.

На середине пути я был вынужден остановиться из-за тяжелейшей одышки. Когда стоишь, привалившись к неровной стене на высоте четвертого этажа, и сердце с трудом помещается в груди, грозя каждым новым толчком отправить тебя вниз, на камни, становишься очень религиозным, всерьез рассчитываешь на то, что тебя слышит кто-то с миллиардом ушей и достаточным чувством юмора, чтобы сыграть с тобой в «руку провидения», и тут же придумываешь молитвы, главная среди которых: «Пожалуйста, не сейчас!». Конечно, не сейчас. В твоей просьбе нет ничего от примитивного самосохранения. Ты просто очень хочешь увидеть, чем все закончится. И, может быть, даже запечатлеть. Поэтому – не сейчас. Как будто однажды наступит момент, когда ты скажешь: «Ну вот, теперь, пожалуй, можно».

Но по мере того как возвращается способность нормально дышать и балансировать на уступе, ты постепенно утрачиваешь инфантильное желание вверить свою жизнь чужим рукам, а единственные господа, с которыми ты согласен считаться и чью безраздельную власть готов признать, это Хаос и Случай. Сладкая парочка. Хаос приговаривает, Случай казнит.