Хюбрис, или В тени маяка

Прошло, наверное, минут десять. Точнее сказать не могу; считать удары сердца казалось мне бессмысленным занятием, и оно требовало сосредоточенности; кроме того, мой сердечный ритм сбивался, выдавая джазовые синкопы. Наконец до меня дошло, что Йоост пребывает в трансе. Его тело сидело передо мной, но сознание отлетело куда-то очень далеко. Я вознадеялся, что у него не появится намерения вернуться, прежде чем я сделаю его возвращение затруднительным.

Стараясь двигаться очень плавно и очень тихо, я потянулся за одним из весел. Дотронулся до него пальцами и начал понемногу подтаскивать к себе. На мне все дрожало, будто под одеждой колыхался студень. Каждое мгновение я представлял себе, что будет, если Йоост внезапно придет в себя. Вряд ли он поверит, что я просто решил немного заняться греблей…

– Илайя, якорь тебе в задницу, что это ты задумал?

Голос, раздавшийся со дна лодки, пригвоздил меня к месту. Я не обделался только потому, что нечем было. Снизу на меня смотрело лицо Хендрика, обрамленное черной землей и раза в два меньшее, чем то, которое я видел совсем недавно. Еще оно было сморщенным, темным точно сырая печень, лишенным бровей и ресниц, – однако я сразу узнал его по выдающемуся шнобелю и поросячьим глазкам. «Поздравь дядю с днем рождения», – шепнула какая-то из моих ипостасей, сохранявшая чувство юмора до тех пор, пока отдуваться за всех приходилось мне.

Ответа, конечно, «новорожденный» не ждал.

– Не мешай хотя бы сейчас, проклятый придурок, – попросил Хендрик Второй. – Если он не найдет подходящий корабль, мы трое останемся в Лимбе. Одно могу сказать точно: тебе не понравится.

46

Еще не вникнув как следует в смысл услышанного, я едва не поддался истерическому порыву довести начатое до конца – раскроить череп Йоосту, а затем разделаться с ублюдочным клоном, покуда тот не способен оказать сопротивление. Но потом то ли трусость взяла верх, то ли окружающий мертвый мрак вдруг обернулся такой себе вполне библейской «безвидностью». Я наконец заметил, что надо мной уже нет луны и звезд. Это остудило мой боевой пыл и уничтожило всякое желание сражаться с ветряными мельницами рациональности.

Все, что являло собой неприкрытую плоть – личико Хендрика, рожа и руки Йооста, а также мои собственные пальцы, – выделялось в темноте, словно нарисованное мелом на черной доске. Я вдруг совершенно отчетливо осознал, что вижу лишь химер, поддерживающих реальность, будто мираж в пустыне, который заставляет двигаться изнемогающего от жажды путника, более того – что и сам я химера, чей рассудок обречен ослом тащиться за постоянно отодвигающейся морковкой саморазоблачения.

Это было куда убедительнее слов заговорившей куклы и не имело ничего общего с обретением веры в чудеса. Наоборот, всякое «чудо» я теперь воспринимал как дешевый и явно лишний кульбит фантазии. В то же время это давало некую призрачную (в полном смысле слова) надежду на выживание в мире, утратившем опору из слонов и черепах и отправившемся в свободное плавание по бескрайнему океану хаоса. Ну и что с того, что, блуждая в своем трансе, химерический Йоост способен затянуть меня в промежуточное царство, в море теней, или бросить прозябать в каком-то гребаном Лимбе? Не исключено, что и я смог бы. Дело за малым, и рецепт вроде бы известен: ром, сновидение, транс, корабль мертвецов…

Но я знал, что и это ложь, черная, точно пустота, в которую я проваливался со всеми своими догадками. Думаете, «черная дыра» – это конечный этап эволюции сверхмассивных звезд? Ни хрена. Я ощущал в себе черную дыру, в которой, как я сильно подозревал, похоронено мое прошлое и будущее, переставлены местами жизнь и смерть, а сам я приговорен к недолгому падению в недосягаемое ничто.

– …Так будет лучше для всех, Илайя, – успокаивающе проговорил Хендрик.

Личико полукуклы-получеловека снова скрылось под землей. Я поднял взгляд и увидел, как блуждают под веками закатившиеся зрачки Йооста. Из темноты начали проступать неясные пятна, тусклое свечение, будто где-то включился невидимый проектор. И тут я уловил синхронность движения закрытых глаз и скольжения света и тени. Как бы мой скептицизм ни восставал против этого, пришлось допустить, что смеющийся убийца и был чем-то вроде живого проектора. Но кто тогда крутил кино? Сам Йоост? Или все-таки Хендрик? А может, как раз эти двое были всего лишь тенями на экране моего одурманенного воображения? И, что гораздо интереснее, какое кино пришлось бы увидеть всем нам, если бы проектором сделали меня?

«А вдруг тебя уже им сделали, причем давно? – шепнул внутренний голос из наглухо запертой палаты солипсизма. – И кино ты показываешь все то же – с самого рождения и до самой смерти…»