Хьюстон! У нас п…

«– Вы, должно быть, помните, как происшествие с «Глорией Скотт» и мой разговор с тем несчастным стариком, о судьбе которого я вам рассказывал, впервые натолкнули меня на мысль о профессии, ставшей потом делом всей моей жизни. Сейчас мое имя стало широко известно. Не только публика, но и официальные круги считают меня последней инстанцией для разрешения спорных вопросов».

– Непонятно как-то, – заметил Тимофей.

– А мне напротив, яснее некуда, – задумчиво произнес Егор. – Нужен специалист. Вот кстати, Варфоломеич ещё живой?

– А что ему станется, – пожал плечами молодой лесоруб. – Только с сухими руками к нему нельзя – неуважение получается. Ладно, найдем Прошку и заглянем к этому специалисту… по опорожнению стакана.

* * *

Из леса молодые люди вернулись ещё засветло.

Оставив стучавших зубами братьев на попечение родителей Тимофея, друзья отправились на другой конец поселения.

Анисий Варфоломеевич был личностью весьма колоритной, можно даже сказать легендарной для этих глухих мест. Сын приходского священника, который уже в шестнадцать лет убежал из дому «на войну», открыл в себе великий дар – находить общий язык с любым устройством. Еще во время Балканской компании Анисий зарекомендовал себя как прекрасный механик, он мог с легкостью починить любой агрегат, от походного примуса до паровоза. Начальство высоко оценило таланты юного новобранца, перед которым открывались невиданные для его происхождения горизонты, но прослужил Анисий недолго, уволенный из-за пагубного пристрастия к алкоголю.

В последующие годы мастер-самородок поменял множество работ, зарабатывал, а затем пропивал огромные по местным меркам деньги, и вот, на склоне лет приехал в родные края.

Сейчас Анисий Варфоломеевич жил в покосившемся доме, больше напоминавшем сарай. Немногочисленные родственники навещали старика довольно редко, поэтому незваным гостям были здесь только рады.

– Проходите, голубчики, – Анисий, улыбаясь щербатым ртом, засуетился в темных сенях. – Одежонку вот сюда вешайте-с, на крючок.

На улице понемногу начало смеркаться. Старик разжёг диковинную керосиновую лампу, разгоняя полумрак, и пригласил молодых людей к столу. Изнутри дом Анисия напоминал лавку старьёвщика – груды запчастей различной конфигурации, тикающие на разный лад часы, сломанные телефоны, а венцом этого живописного беспорядка было пианино, на котором выстроились горшки с цветами.

Старик протер пыльный стол тряпкой подозрительно бурого цвета, и Тимофей тут же выставил свой главный аргумент – пузатую бутыль самогона.

– От оно как, – почесал голову Анисий и засуетился пуще прежнего, пытаясь отыскать немудрёную закуску к столу.

– Не надо, у нас есть, – предупредил Егор, вынимая из заплечного мешка хлеб, вяленое мясо и прочие нехитрые яства.

Мигом на столе очутились три старых гранёных стакана с гладким ободком. Тимофей щедро разлил по ним мутноватый самогон и, чокнувшись со стариком за встречу, лихо опрокинул свою порцию. Егор же едва пригубил, памятуя о крепости напитка, и сразу приступил к делу:

– Варфоломеич, мы к тебе за советом пришли, – он протянул давешнюю коробку. – Что это может быть такое?

Анисий заинтересовано повертел в руках непонятное устройство и вздохнул:

– Да, уважаемые-с, тут без ста грамм не разберешь…

Тимофей, разгадав нехитрый намёк, вновь мигом наполнил стаканы. Старик, не поморщившись, осушил свою ёмкость и спросил:

– А где нашли?

Егор с облегчением отставил стакан и принялся рассказывать. Тимофей периодически подливал самогон, преимущественно Анисию, изредка вставляя свои эмоциональные реплики. Старик слушал молча, соловея с каждой новой порцией алкоголя, и не сводил взгляда с устройства, будто хотел просмотреть его насквозь.

Бутылка и рассказ подошли к концу практически одновременно. Коробка покоилась на руках Анисия, судя по всему, сомлевшего от выпитого, прикрыв глаза. Егор ощутил горечь разочарования – перед ним был обычный старый пьяница, которого они, вдобавок, развлекли байкой на ночь.

– Варфоломеич? – окликнул задремавшего Тимофей.

Старик открыл глаза и вдруг резко выбросил руку с отжатым указательным пальцем вверх, будто в обвинительном жесте.

– Они смеялись! – резко выкрикнул он, вроде как ни к кому и не обращаясь. – Насмехались надо мной! Мол, Анисий – запойный пьяница, без ста грамм ни к одному агрегату не подойдёт! А что же я, грешный, сделаю, если душу механическую просто так не прочувствуешь?! Надобно расслабиться, фибры распушить, выбросить все мыслишки, а как это сделаешь без выпивки-то?

– Так, мы, пожалуй, пойдём, – поднялся со своего места Егор.

– Не верите-с, что у глупой жестянки душа может быть, – с укоризной констатировал Анисий. – А она-то есть! Даже у энтой чудо-юдины!