Тоска и безысходность.
Что ещё может чувствовать человек, оказавшись в роли обесточенного холодильника? Ты видишь, как медленно, буквально по капле отлаженный механизм покидает живительный холод, превращая тебя в обыкновенную железку, утратившую своё предназначение…
Довольно мерзкое ощущение. И хоть я совсем не холодильник, но в окружении относительно здоровых людей особенно остро чувствуешь свою неполноценность. То, что у них получается мимоходом, для меня сродни подвигу, и каждый новый день становится всё героичнее.
Но бывают моменты, когда даже самому забытому Богом холодильнику удаётся поработать. Напоследок, всего несколько минут, но почувствовать себя прежним. И насрать, что включили его по ошибке, и впереди только мрак и бездонная пропасть машины для утилизации. Он снова в деле. Он покажет, как надо морозить.
Вот такая странная аналогия пришла мне в голову, когда сеанс связи с начальством логично подошёл к концу.
Экипаж хмурился, кое-кто побледнел из особо нервных, а штурман так вообще предприняла попытку упасть в обморок. Один я посреди всего этого уныния во весь рот скалился перекошенной улыбкой, чувствуя, как тоска и безысходность постепенно отступают, вынимая ледяные иглы из моей измотанной души.
Они ещё вернутся, от них уже никуда не денешься… Но я покажу всем, как надо морозить.
– …удачи, – завершил речь светлейший князь. – И да поможет вам Бог.
– Ну, теперь уповать вроде как и не на кого больше, – пробормотал я как можно тише, но всё равно получил от Ладана тычок под рёбра.
– Так точно-с, – глухо отозвался Бивень.
Но князя на линии уже сменил наш непосредственный начальник – полковник Змей:
– Так, ребята, влипли вы сильно, но попусту рисковать вами я не собираюсь. Разведайте и доложите. Если что, удирайте оттуда на всех парах, это приказ. Мне герои не нужны. Азазель, это тебя в первую очередь касается. Только попробуй ещё что-нибудь вычудить!
– Вас понял, – кротко отозвался я.
– Да какой он герой, он му… – вклинился Бивень.
– Отставить, – перебил его Змей. – Кто прав, а кто виноват, решим, когда вернётесь на базу. Конец связи.
Станция стихла и в рубке наступила воистину гробовая тишина. Все смотрели на меня, кто с укором, а кто и с неприкрытой ненавистью. Страшно, ребята? То-то же…
Но излишне искушать людей не хотелось, все ведь при оружии вообще-то. Поэтому я спокойно, хоть и неуклюже, повернулся к выходу и бросил через плечо:
– Ну, кто куда – а я в камбуз!
Море едва дышало, приходя в себя после затяжной бури. Тёмные, тяжёлые волны расходились в стороны перед носом нашего корабля, вспениваясь грязными бурунами, а небо было настолько серым, что даже в разгар светового дня мы двигались, словно в сумерках. В общем, прекрасная осенняя погодка.
Я стоял, держась свободной рукой за ванты, и старался не выпасть за борт. Берег уже виднелся невооружённым взглядом, а значит, до нашей цели рукой подать. Стоило поторапливаться.
Ребристый металл обшивки под ногами завибрировал от тяжёлых шагов – ко мне деликатно приближались. За прошедшие месяцы я научился спокойно различать членов экипажа по одной лишь походке, поэтому оборачиваться не стал.
– Ты никогда не задумывался, может, мировой океан такой солёный, потому что ни на одном корыте, его бороздящем, не работают сортиры?
– Надеюсь, за всей этой неуместной весёлостью скрывается нормальный человеческий страх, – вздохнул позади меня Ладан. – Идут ты и Лапоть. Мне не разрешили.
– Естественно, – я с третьей попытки застегнул-таки ширинку и повернулся к напарнику. – Инициатива, знаешь ли, любит иметь инициаторов. Рулевой сбился с курса, а я доложил о пойманном сигнале начальству поверх старины Бивня. Эта хитрожопая задница в жизни бы не рискнула кому-нибудь помочь.
– А ты уверен, что там ещё нуждаются в помощи? Если с форпостом что-то случилось…