Хижина дяди Тома

— Да, только до поры до времени, — сказала она. — Но теперь берегись: он злопамятный. Он, как собака, будет преследовать тебя изо дня в день, будет капля по капле пить твою кровь. Я его знаю!

Глава XXXVII. Свобода

С какой бы пышностью обрядов ни возлагали его на алтарь рабства, стоит ему только ступить на священную землю Британии, как алтарь и владыка алтаря рушатся во прах, а сам он стоит вольный, обновленный, раскрепощенный непобедимым духом всеобщего освобождения.

Каррен[13]

А теперь оставим Тома в руках его мучителей и займемся судьбой Джорджа и Элизы, которых мы видели в последний раз на чистенькой квакерской ферме в штате Огайо.

Том Локкер, если вы помните, стонал, лежа в белоснежной постели, под заботливым присмотром тетушки Доркас, не замедлившей убедиться, что ухаживать за таким пациентом так же легко, как за больным бизоном.

Представьте себе дородную, полную достоинства женщину в белом чепце на серебристых волосах, разделенных пробором и обрамляющих высокий чистый лоб, — это и есть тетушка Доркас. Взгляд ее серых глаз — умный, сосредоточенный; на груди крест-накрест повязана белая косынка; коричневое платье уютно шуршит при каждом ее движении.

— Фу ты, черт! — бормочет мистер Локкер, сбрасывая с себя простыню.

— Слушай, Томас, очень тебя прошу — не бранись! — говорит ему тетушка Доркас и спокойно оправляет постель.

— Ладно, бабушка, постараюсь. Только как тут не браниться — жарко мне, дышать нечем!

Доркас снимает с кровати одеяло, снова оправляет постель и со всех сторон подтыкает Тома простыней, так что он становится похож на личинку. При этом она говорит:

— Еще раз тебя прошу, призадумайся над своими словами.

— Черта с два! Стану я об этом думать! Других забот, что ли, у меня нет! — ворчит Том и опять приводит одеяло и простыни в неописуемое состояние.

— А этот мулат с женой тоже здесь? — сердито спрашивает он после паузы.

— Здесь, здесь, — отвечает тетушка Доркас.

— Им надо скорей добраться до озера, — говорит Том. — Нечего время терять.

— Они, наверно, так и сделают, — и с этими словами тетушка Доркас как ни в чем не бывало принимается за вязанье.

— И слушай, что я тебе скажу, — продолжает Том. — Теперь уж мне нечего скрывать. Наши подручные в Сандаски следят за посадкой на пароходы. Надеюсь, что они прозевают этого Гарриса со всей его компанией. И пусть прозевают, назло Мэрксу, будь он проклят!

— Томас Локкер! — останавливает его Доркас.

— Э-э, бабушка! Если ты будешь затыкать мне рот, меня разорвет на части, как засмоленную бутылку… А насчет его жены вот что скажу: пусть переоденется как-нибудь, чтобы и узнать было нельзя. Ее приметы известны в Сандаски.

— Мы об этом подумаем, — с полной невозмутимостью говорит Доркас.

Прощаясь с Томом Локкером, скажем напоследок, что раны и горячка продержали его в квакерском домике около трех недель, после чего он встал значительно поумневшим и остепенившимся и, бросив охоту на беглых негров, обосновался в одном из отдаленных поселков, где его таланты нашли себе прекрасное применение в ловле медведей, волков и других обитателей лесных чащ, что принесло ему немалую славу. О квакерах он отзывался всегда уважительно: «Хорошие люди. Хотели обратить меня в свою веру, да не удалось им это, — говорил он. — Но больных выхаживать лучше них никто не умеет. Какими бульонами, каким печеньем кормят — пальчики оближешь!»

Предупрежденные Томом об опасности, грозящей им в Сандаски, беглецы решили разделиться. Первыми выехали из поселка Джим со своей старухой матерью, а на третью ночь отправились в Сандаски и Джордж с Элизой и ребенком. Там их приютила одна гостеприимная семья, и они стали готовиться к последнему этапу своего пути — переезду через озеро.

Ночь близилась к концу, утренняя звезда — звезда их свободы — сияла высоко в небе. Свобода! Магическое слово! Что оно значит? Может быть, это всего лишь пустой звук? Люди Америки, почему ваши сердца начинают биться учащенно, когда вы слышите слово, за которое ваши отцы проливали кровь, а ваши доблестные матери слали на смерть лучших своих сыновей?