Хижина дяди Тома

Когда Том, стоя лицом к лицу со своим мучителем, слушал его угрозы и ждал смерти, отважное сердце не изменило ему, и он готовился принять любые страдания, любые пытки. Но лишь только Легри ушел, лишь только волнение Тома улеглось, в его избитом теле снова проснулась боль, и он снова почувствовал всю свою беспомощность и одиночество.

Легри не стал дожидаться, когда раны Тома заживут, и вскоре приказал ему выходить на работу. Потянулись дни, полные непосильного труда, мучений, издевательств, на которые не скупился этот подлый, злобный тиран. Те из нас, кому приходилось страдать в наших не столь суровых условиях жизни, знают, какое действие это оказывает на человеческий характер. Тома уже не удивляла всегдашняя угрюмость его товарищей. Более того, он чувствовал, что душевное равновесие и бодрость начинают изменять ему, подвергаясь таким жестоким испытаниям. Когда-то в минуты досуга он читал Библию, но досуга теперь не было.

В горячее время уборки Легри заставлял своих невольников выходить в поле и по воскресеньям. Что с ними церемониться! Скорее уберешь хлопок — выиграешь пари! А если несколько человек замучаются насмерть, вместо них можно купить других, посильнее.

Еще несколько недель назад, вернувшись с работы, Том, бывало, прочитывал при свете костра одну-другую страницу из Библии, но теперь он приходил в поселок такой измученный, что в ушах у него стоял звон, перед глазами все плыло, и ему хотелось лишь одного — поскорее лечь и заснуть рядом с товарищами.

Разве удивительно, что покой и вера, поддерживавшие его до сих пор, начинали ослабевать, уступая душевным терзаниям, душевной подавленности. Перед ним неотступно стояла неразрешимая загадка: души людские растоптаны, загублены, зло торжествует, а бог молчит. И в таких мучительных сомнениях, во тьме и горе Том жил неделю за неделей. Он вспоминал о письме мисс Офелии его бывшим хозяевам в Кентукки и молил у бога избавления. Но дни, недели, месяцы текли один за другим, а за ним никто не приезжал, и в его душе поднималась горечь, побороть которую было нелегко.

Изредка ему удавалось повстречать Касси, изредка, когда его звали за чем-нибудь в дом, он видел мельком запуганную, печальную Эммелину, но их мимолетные встречи проходили большей частью молча — разговаривать было некогда.

Как-то вечером, измученный, упавший духом, Том сиделку костра, на котором варился его скудный ужин. Огонь догорал. Он подбросил хвороста на угли, чтобы стало светлее, и вынул из кармана свою потрепанную Библию. Вот отмеченные любимые места, раньше так восхищавшие его, — поучения пророков и прозорливцев, мудрецов и поэтов, которые испокон веков вселяли мужество в человеческие сердца, голоса тех, кто сопутствует нам всю нашу жизнь. Что же, неужели слово утратило свою силу или оно уже не властно над его притупившимися чувствами?

С тяжелым вздохом он спрятал Библию в карман. И вдруг грубый хохот заставил его поднять голову. Перед ним стоял Легри.

— Ну что, старик? — сказал Саймон. — Благочестие-то больше не помогает? Значит, я добился своего, убедил тебя в этом?

Жестокая насмешка была хуже голода, холода и наготы. Том молчал.

— Дурак ты, дурак! — продолжал Легри. — Я ж тебя облагодетельствовать хотел! Ты бы зажил припеваючи, лучше Сэмбо и Квимбо, и, вместо того чтобы получать порцию плетей чуть ли не каждый день, мог бы сам начальствовать над другими неграми и выпивать с хозяином. Возьмись за ум, старик, послушайся доброго совета! Брось свои молитвенники и Библию в огонь!

— Нет, нет, упаси меня боже! — воскликнул Том.

— Не поможет тебе твой бог! Нет его! Если бы он был, ты бы ко мне в руки не попал. Религия — это обман, шарлатанство. Я-то все знаю. Уповай на меня, Том. Я сам себе голова и кое-что могу для тебя сделать.

— Нет, хозяин, — ответил Том. — Я уповаю на бога. Поможет ли он мне, нет ли, все равно моя вера в него не угаснет.

— Ну, не дурак ли! — Легри плюнул ему в лицо, ударил его ногой, но, прежде чем уйти, сказал: — Ладно! Я тебя еще поставлю на колени, вот увидишь!

Когда тяжесть страданий придавливает душу, лишая ее последних сил, она в отчаянном порыве пытается сбросить с себя этот груз, и бывает, что за пределом физических и моральных мук волны ликования и мужества вновь приливают к человеческому сердцу. Так было и с Томом, Богохульства жестокого хозяина повергли его в бездну отчаяния, и хотя он все еще цеплялся за твердыню веры, руки его немели, теряли силу. Он долго сидел у костра, придавленный тоской. И внезапно все вокруг словно подернулось туманом, а из тумана перед ним возник Христос в венце из терний, с окровавленным челом. Том с благоговейным ужасом смотрел на этот божественный, многострадальный лик; глубокий взгляд этих очей проник ему в душу, пробудил ее ото сна… Том протянул руки к нему и, потрясенный, упал на колени. Но вот мало-помалу видение стало меняться, острые тернии засияли лучами славы, и лик, исполненный сострадания, склонился над Томом, и он услышал голос: «Тот, кто побеждает, воссядет со мной на моем престоле, как я, победив, воссел на престоле отца моего».