Хижина дяди Тома

— Слушаю, хозяин, — спокойно ответил Том, поднимаясь с земли.

Это спокойствие привело Легри в такую ярость, что он направил свою лошадь прямо на Тома и стал хлестать его плеткой по голове и плечам.

— Вот тебе, собака! Будешь теперь благодушествовать!

Удары причиняли боль Тому, но сердце его билось ровно, и Легри понял, что ему не удастся властвовать над этим негром.

Когда Том ушел к себе в лачугу, тиран круто повернул лошадь, но тут самые темные закоулки его грешной души внезапно озарила мысль, что между ним и покорной ему жертвой стоит бог, и богохульные слова сорвались у него с языка. Этот кроткий, безмолвствующий человек, который не страшился ни издевательств, ни угроз, ни побоев, пробудил в нем ярость сатаны, в свое время вопросившего: «Кто ты такой, Иисус Назарянин, что испытываешь нас до положенного срока?»

Том болел душой за своих сотоварищей и стремился хоть сколько-нибудь уделить им из той сокровищницы радостей и мира, которой его наделили свыше. Правда, возможностей для этого было мало, но все же по дороге в поле и обратно в поселок и во время работы ему кое-когда удавалось протянуть руку помощи усталым, измученным, павшим духом. Сначала эти жалкие, почти потерявшие человеческий облик существа не понимали Тома, но неделя шла за неделей, месяц за месяцем, и наконец в их сердцах заговорили давно умолкшие струны. Молчаливый, полный терпения, непонятный человек, который всегда был готов помочь другому, не требуя помощи для себя, всегда довольствовался самым малым и делил это малое с теми, кто нуждался больше него, человек, который в холодные ночи уступал свое рваное одеяло какой-нибудь больной женщине, а в поле подкладывал слабым хлопок в корзины, не боясь, что у него самого будет недовес, — человек этот мало-помалу возымел над ними странную власть. И когда страдная пора кончилась и невольники могли проводить воскресные дни как угодно, многие из них приходили к Тому послушать слово божие, Если бы не Легри, они собрались бы и помолиться, попеть гимны, но он пресекал все эти попытки бранью и побоями, так что благая весть доходила до них из уст в уста, от одного человека к другому. Но как выразить словами простодушную радость этих обездоленных, во мраке совершающих свой тягостный жизненный путь, когда им говорили об искупителе и о царстве небесном? Миссионеры утверждают, что из всех рас на земле африканская раса наиболее восприимчива к учению Христа. Беззаветная вера — отличительное свойство сынов и дочерей этой расы, и мало ли было примеров, когда зернышко истины, случайно занесенное в сердца самые невежественные, приносило плоды, обилие которых может посрамить другие, более высокие культуры.

Несчастная мулатка, замученная, забитая, и та обретала свою прежнюю веру, когда по дороге с поля этот проповедник — скромнейший из скромных — шептал ей на ухо молитву. И даже Касси, одержимая, полупомешанная Касси, успокаивалась в его присутствии.

Эта несчастная женщина лелеяла мысль отомстить своему мучителю Легри — отомстить за все зло, которое он причинял другим и ей самой.

Однажды ночью, когда в лачугах все уже спали, Тома разбудил легкий шорох, и он увидел в окне лицо Касси. Она молча поманила его, вызывая на улицу.

Том встал и вышел из лачуги. Было около двух часов; ночь стояла тихая, лунная. Глаза Касси горели огнем — куда девался ее тяжелый, неподвижный взгляд!

— Поди сюда, отец Том, — прошептала она, кладя руку ему на плечо и с силой, необычной для такой маленькой руки, увлекая за собой. — Поди сюда, мне надо кое-что сказать тебе.

— Что случилось, миссис Касси? — тревожно спросил он.

— Том, ты хочешь получить свободу?

— Я получу ее, когда придет время, миссис Касси, — ответил Том.

— Нет, сегодня, сейчас! — с силой воскликнула она. — Пойдем со мной!

Том колебался.

— Пойдем! — снова повторила Касси, не сводя с него пристального взгляда своих темных глаз. — Пойдем! Он спит крепко. Я подсыпала ему снотворного в стакан, да жалею, что мало, надо было побольше — тогда ты бы мне не понадобился. Но идем! Дверь в его комнату не заперта… Там у меня припрятан топор… Я бы и сама это сделала, да боюсь, сил не хватит. Идем!

— Нет, миссис Касси, нет! — твердо сказал Том, удерживая ее.

— Подумай, сколько несчастных получат свободу! — воскликнула она. — Мы уйдем отсюда, отыщем какой-нибудь островок среди болот и будем жить там. Я знаю, так делали другие до нас. А ты скажи: разве может быть что-нибудь хуже той жизни, которую мы ведем здесь?

— Нет! — так же твердо повторил Том. — Нет! Зло никогда не породит добра! Да я лучше отрублю себе правую руку; чем пойду на такой грех!

— Тогда я сделаю это сама! — сказала Касси.

— Миссис Касси! — воскликнул Том, падая перед ней на колени. — Молю вас, не продавайте души дьяволу! Надо терпеть и ждать!

— Ждать! — повторила она. — Я уж столько времени ждала, что у меня помутился разум и сердце готово разорваться на части. Ты говоришь — терпеть! Мало ли все мы от него терпели? А ты сам — ведь он высасывает из тебя кровь капля за каплей! Нет, я исполню свой долг — его час пробил!