Хижина дяди Тома

— Говори сию же минуту! — рявкнул Легри, ударяя его кулаком по лицу. — Ты знаешь, где они?

— Знаю, хозяин, но сказать ничего не могу. Убейте меня, я готов к смерти.

Легри тяжело перевел дух, стараясь сдержать обуревавшую его ярость, схватил Тома за локоть и прохрипел ему в самое лицо:

— Слушай, Том, ты думаешь, на этот раз тебе тоже все сойдет с рук? Нет, ошибаешься! Теперь я решил твердо и даже с убытками не посчитаюсь. Ты всегда шел мне наперекор. Больше я этого не потерплю! Одно из двух: либо я подчиню тебя своей воле, либо убью. Всю кровь из тебя выпущу каплю за каплей, а на своем поставлю!

Том поднял глаза на хозяина и ответил ему:

— Хозяин, если бы с вами случилась беда, если бы вы тяжело заболели, я не пожалел бы крови своего сердца, чтобы спасти вас. И если б кровь моя спасла вашу бесценную душу, я отдал бы ее, каплю за каплей, как Христос отдавал кровь свою. Но не берите великого греха на душу! Это погибель ваша! Что бы вы со мной ни сделали, моим мукам скоро придет конец, а ваши будут длиться вечно, если вы не раскаетесь.

Эти слова были словно звуки божественной музыки в затишье между раскатами грома. Легри стоял, пораженный ужасом. В наступившей тишине слышалось только тиканье старинных часов, отсчитывающих последние минуты, когда это закореневшее в пороке сердце еще могло спастись.

Нерешительная пауза, что-то всколыхнулось в душе Легри, но зло взяло в нем верх, и в полном неистовстве он одним ударом сбил Тома с ног.

Описание жестокостей оскорбляет нас, наполняет гневом наше сердце. О том, что содеет один человек, другой не захочет и слушать. Мы не желаем знать о муках наших ближних, единоверцев наших, даже если нам говорят об этом с глазу на глаз. Но, увы, Америка, такие злодеяния совершаются под защитой твоих законов! Знает о них и церковь — знает и по сути дела безмолвствует!

Но в давние, давние времена был тот, чьи муки превратили орудия пытки, унижения и позор в символы доблести, чести и бессмертия. И там, где витает дух его, ни побои, ни пролитая кровь, ни поношения не смогут лишить последнюю борьбу христианина ее славы.

Так разве в одиночестве провел Том эту долгую ночь в жалкой лачуге, мужественно принимая удары бича?

Нет! Возле него, видимый ему одному, стоял господь «сын бога живого».

И тут же стоял мучитель, потерявший разум от ярости, и твердил, что пытке наступит конец, если он предаст невинных. Но бесстрашное, верное сердце не покидало твердыни своей. Том помнил: «Других спасал, а себя самого не можешь спасти?» — и отвечал тирану лишь словами молитв.

— Будто и не дышит, хозяин, — сказал Сэмбо, против воли тронутый долготерпением Тома.

— Бей его, бей! — крикнул Легри. — Пусть кровью изойдет, пока не признается!

Том открыл глаза и посмотрел на него.

— Несчастный! Ты все равно ничего со мной не сделаешь. Да простятся тебе грехи твои! — прошептал он и потерял сознание.

— Ну, кажется, подох! — Легри наклонился к нему. — Так и есть… Что ж, по крайней мере, замолчал теперь навсегда.

Легри, Легри! А кто заставит замолчать голос, что звучит в твоей погибшей, не доступной молитвам душе, уже охваченной огнем, потушить который тебе не удастся!

Но Том был жив. Его непоколебимое мужество, его последние слова пронзили очерствевшие сердца Сэмбо и Квимбо, и как только Легри ушел, они сняли несчастного мученика со скамьи и сделали все, чтобы вернуть его к жизни, думая в невежестве своем, что оказывают ему величайшее благодеяние.

— Что же мы наделали! Вот грех-то! — сказал Сэмбо. — А кто будет отвечать за это на том свете? Пусть хозяин отвечает, с нас нечего спрашивать.

Они обмыли ему раны, положили его на подстилку из хлопка. Один из них сбегал в дом, выпросил у Легри коньяку в награду за труды и, вернувшись, заставил очнувшегося Тома выпить стакан до дна.

— Том! — сказал Квимбо. — Мы тебя погубили!

— Прощаю вас от всего сердца, — последовал невнятный ответ.

— Том! Кто же он такой, твой Иисус? — сказал Сэмбо. — Тот, что не покидал тебя всю ночь? Кто он?

Эти слова вернули угасающий дух на землю, и Том, как мог, поведал несчастным о жизни, о смерти сына божьего, о близости к нам спасителя душ наших.

И, слушая его, Квимбо и Сэмбо плакали.

— Почему же мне раньше об этом не рассказали? — сквозь слезы проговорил Сэмбо. — Я верю тебе, верю! Господи! Смилуйся над нами!

— Несчастные! Я отдал бы все на свете, чтобы спасти вас, — сказал Том. — Боже! Отдай мне и эти души!

И молитва его была услышана.

Глава XLI. Молодой хозяин

Два дня спустя в ясеневой аллее, ведущей к дому Легри, появилась тележка, в которой сидел какой-то молодой человек. Он остановился у крыльца, бросил вожжи на спину лошади, спрыгнул с сиденья и спросил, можно ли видеть хозяина плантации. Это был Джордж Шелби. Но для того чтобы читатель узнал, как он попал сюда, нам придется нарушить ход повествования и вернуться немного назад.

Письмо мисс Офелии к миссис Шелби волею случая провалялось месяца два в какой-то захолустной почтовой конторе, а когда оно дошло наконец по адресу, след Тома уже затерялся в глуши болот, тянувшихся вдоль берегов Ред-Ривер.