Хижина дяди Тома

В детстве он отличался чрезмерной чувствительностью, свойственной скорее девочкам, чем представителям более выносливой половины рода человеческого. Но с годами на детской нежной душе наросла твердая кора мужественности, и мало кто знал, насколько нежна и податлива сердцевина у этого молодого деревца. Огюстен был одаренный юноша, хотя тяготел он больше ко всему идеальному и прекрасному, чураясь деловой стороны жизни, что, собственно, и не удивительно при таких задатках. Вскоре после окончания колледжа он всем своим существом отдался романтической страсти. Пробил его час — тот самый час, который наступает в нашей жизни не больше одного раза. На его горизонте взошла звезда — та самая звезда, что чаще всего восходит напрасно и кажется потом каким-то сновидением. Напрасен был ее восход и для Огюстена. Оставив в стороне метафоры, скажем прямо, что в одном из Северных штатов молодой Сен-Клер встретил и полюбил красивую, умную девушку, обручился с ней и, вернувшись домой, занялся приготовлением к свадьбе. И вдруг его письма к любимой пришли обратно с короткой припиской ее опекуна, сообщающего ему, что не успеют эти письма дойти по адресу, как его невеста станет женой другого. Уязвленный чуть ли не до потери рассудка, Огюстен тщетно пытался — как пытались многие до него — отчаянным усилием воли вырвать любовь из своего сердца. Гордость не позволяла ему умолять, добиваться объяснений, — и он окунулся с головой в водоворот светской жизни, а через две недели после рокового письма стал женихом царицы балов того сезона. Приготовления к свадьбе были закончены быстро, и Огюстен ввел в дом жену с прекрасной фигурой, с большими карими глазами и со ста тысячами приданого. И, разумеется, все считали его счастливцем.

Молодожены проводили медовый месяц на своей богатой вилле у озера Поншартрен, в кругу светских друзей. И вот в один прекрасный день Огюстен получил письмо, адрес на котором был написан слишком хорошо знакомой ему рукой. Слуга подал письмо, когда в столовой, полной гостей, велась оживленная, сверкающая блестками остроумия беседа. При виде этого почерка Огюстен побледнел, но как ни в чем не бывало, закончил шутливую словесную дуэль с дамой, сидевшей напротив него, и только потом незаметно покинул общество. У себя в комнате он вскрыл конверт и прочитал письмо, которое, собственно, уже не стоило читать. Писала она. Это была длинная повесть о том, как притеснял ее опекун, стараясь выдать за своего сына, о том, что она вдруг перестала получать письма от Огюстена, но продолжала писать ему сама до тех пор, пока и сердце к ней не закралось сомнение; что все эти тревоги подорвали ее здоровье и что в конце концов она поняла, как обманули их обоих. Письмо заканчивалось словами благодарности, надеждами на будущее и клятвами в вечной любви, и это убило несчастного молодого человека. Он ответил ей немедленно:

«Я получил Ваше письмо, но оно пришло слишком поздно. Я поверил всему. Надо ли говорить о мере моего отчаяния! Я женат, и теперь все кончено. Нам осталось одно — забыть друг друга».

Так ушла мечта и романтика из жизни Огюстена Сен-Клера. Но действительность осталась — действительность, похожая на покрытый вязкой тиной пустынный берег, когда голубые полны отхлынут от него, унеся вдаль легко скользящие лодки, белокрылые корабли, мелодичные всплески весел в воде, а он лежит плоский, грязный, безлюдный.

Разумеется, в романах у героя в таких случаях разбивается сердце, он умирает, — и всему приходит конец, надо сказать, весьма кстати. Но мы-то ведь не умираем, утрачивая то, что составляло смысл нашей жизни! У человека столько важных дел! Надо пить, есть, одеваться, гулять, ходить в гости, заниматься куплей-продажей, читать, разговаривать — одним словом, делать все то, из чего складывается наша повседневность. Так было и с Огюстеном. Будь Мари Сен-Клер настоящим человеком, она еще могла бы помочь ему — как может помочь женщина; могла бы связать нити, когда-то привязывавшие его к жизни, и сплести их в новый пестрый узор. Но Мари даже не замечала, что эти нити порваны. Как уже говорилось выше, у нее не было ничего, кроме прекрасной фигуры, больших карих глаз и ста тысяч приданого, а эти качества отнюдь не способствуют уходу за страждущей душой.

Найдя Огюстена в кабинете, бледного, как смерть, и услышав от него жалобу на внезапную головную боль, Мари посоветовала ему понюхать нашатырного спирту, а недели три спустя, когда бледность и головные боли так и не прошли, она сказала:

— Вот уж не думала, что мистер Сен-Клер такой хилый! Эти его мигрени весьма некстати. Он с неохотой сопровождает меня в общество, а разъезжать повсюду одной мне неудобно — ведь мы только что поженились!