Хижина дяди Тома

В глубине души Огюстен ничего не имел против отсутствия чуткости в жене, но когда показной блеск медового месяца несколько потускнел, он обнаружил, что красивая молодая женщина, привыкшая ко всеобщему вниманию и баловству с детства, может оказаться в семейной жизни весьма черствой особой. Мари и вообще-то не отличалась сердечностью и мягкостью характера, а те немногие человеческие чувства, что у нее имелись, поглощал безмерный, слепой эгоизм, — эгоизм женщины, неспособной считаться ни с кем, кроме самой себя. С раннего детства она была окружена слугами, которые только для того и существовали, чтобы исполнять малейшую ее прихоть; ей даже никогда не приходило в голову, что у этих людей могут быть какие-то чувства, какие-то права. Отец не отказывал своей единственной дочери ни в чем, если только ее желания были в пределах человеческих возможностей. Мари получила блестящее воспитание, стала красивой девушкой, да к тому же богатой наследницей. Мужчины — приемлемые и неприемлемые претенденты на ее руку — пели ей дифирамбы, и, удостоив своей благосклонности Огюстена, она с полной уверенностью считала его счастливейшим из смертных. Жестоко ошибаются те, кто думает, что бессердечные женщины легко прощают своим должникам, когда касается любви. Эгоистка — самый придирчивый заимодавец на свете, и чем скорее она теряет любовь мужа, тем строже взыскивает с него то, что ей причитается, — взыскивает все, до последнего гроша. И поэтому лишь только Сен-Клер начал манкировать теми любезностями и знаками внимания, на которые он не скупился во время своего жениховства, ему сразу стало ясно, что его властительница и не собирается дать отпускную своему рабу. Слезы, надутые губки, маленькие домашние бури… Дурное настроение, упреки, укоризны… Сен-Клер — человек добродушный и не любящий излишних беспокойств — пробовал было откупаться подарками, комплиментами, но когда Мари стала матерью прелестной девочки, в нем проснулось даже нечто похожее на нежность к жене.

Огюстен назвал дочку в честь своей матери, льстя себя надеждой, что она унаследует от бабушки душевную чистоту и благородство характера. Жена ревновала его к ребенку, чувствуя, что он отдает ему все свое сердце. После рождения Евы здоровье ее заметно пошатнулось. Жизнь, полная безделья — и физического и умственного, скука, постоянные капризы, да к тому же обычная в первые месяцы материнства слабость постепенно превратили молодую красавицу в желтую, увядшую, болезненную женщину, которая вечно носилась с воображаемыми недугами и считала себя никому не нужным и самым многострадальным существом на свете.

Жалобам на недомогание не было конца, но больше всего се мучили мигрени, из-за которых она по три дня не выходила из комнаты. Всем в доме, разумеется, правили слуги, и Сен-Клер не испытывал особенной радости от такого устройства своего семейного очага. Ева была хрупкая девочка; ему не давала покоя мысль, что его единственная дочь, лишенная материнского присмотра, может потерять не только здоровье, но и жизнь. Собравшись в Вермонт к дяде, он взял Еву с собой, а там уговорил свою двоюродную сестру, мисс Офелию Сен-Клер, уехать с ними в Новый Орлеан. И теперь они все трое возвращаются домой на пароходе, где мы и представили их читателю.

Пока шпили и купола Нового Орлеана медленно вырастают вдали, у нас есть еще время познакомить вас с мисс Офелией.

Те, кто путешествовал по Новой Англии, вероятно, запомнили в одном из ее тенистых поселков большой фермерский дом с кустами сирени под самыми окнами, с чистым, заросшим травой двориком, и тот невозмутимый покой, которым, кажется, от века веет над такими местами. Как там все прибрано, ухожено! Ни один колышек не торчит из ограды, ни соломинки не найдешь на зеленой глади двора, обсаженного густыми раскидистыми кленами! А какая чистота в доме, в этих просторных комнатах, где будто никогда ничего не случается, никогда ничего не делается! Все вещи в них расставлены по своим местам раз и навсегда, и жизнь здесь течет размеренно, с точностью старинных часов. В так называемой гостиной стоит почтенный старый шкаф с застекленными дверцами, за которыми, по соседству с другими солидными и поучительными книгами, выстроились в ряд «История» Роллина, «Потерянный рай» Мильтона, «Путь паломника» Беньяна и семейная Библия в переводе Скотта. Прислуги в доме не держат, а между тем старушка в белоснежном чепце и в очках проводит день за рукодельем в кругу дочерей, словно никакого другого занятия у них нет и быть не может. Вы застанете их в гостиной в любой час дня. Но не беспокойтесь: вся работа по дому сделана спозаранку. На полу в кухне ни пятнышка, ни соринки: столы, стулья и всевозможные кухонные принадлежности стоят в таком порядке, точно до них никто никогда не дотрагивается, а ведь здесь едят по три, по четыре раза в день, здесь стирают и гладят на всю: семью, здесь каким-то таинственным образом, незаметно для глаз, изготовляются горы масла и сыра.