Хижина дяди Тома

— О чем думает твой отец? За борт он, что ли, свалился? Иначе я никак не могу объяснить его отсутствие.

Когда мисс Офелия уже начала приходить в отчаяние, Сен-Клер вошел в каюту своей обычной неторопливой походкой, протянул Еве дольку апельсина и спросил:

— Ну, надеюсь, вы готовы, моя вермонтская дама?

— Я уж думала, не случилось ли с вами чего-нибудь? — воскликнула мисс Офелия. — А готова я была час тому назад.

— Вот и молодец! — сказал Сен-Клер. — Ну-с, коляска ждет нас, толпа схлынула, и теперь можно без всякой толкотни, чинно и мирно, сойти на берег. Берите вещи, — добавил он, обращаясь к стоявшему сзади вознице.

— Я послежу за ним, — сказала мисс Офелия.

— Ну что вы, кузина, зачем?

— Хорошо, тогда я сама понесу вот это, это и это. — И мисс Офелия отставила в сторону три картонки и маленький саквояж.

— Дорогая моя, бросьте свои вермонтские привычки и переймите кое-что из наших обычаев! Если вы так нагрузитесь, вас примут за горничную. Не беспокойтесь за свои вещи, их снесут осторожно, как стекло.

Мисс Офелия бросила отчаянный взгляд на кузена и успокоилась только в коляске, убедившись, что все ее сокровища в целости и сохранности.

— А где Том? — спросила Ева.

— Он на козлах, крошка. Я преподнесу его маме в виде искупительной жертвы за того пьяного бездельника, который опрокинул ее экипаж.

— Том будет прекрасным кучером! — воскликнула Ева. — Он не напьется, я знаю.

Коляска подъехала к старинному особняку в том причудливом стиле — полуиспанском, полуфранцузском, — образцы которого встречаются в некоторых кварталах Нового Орлеана. Он был построен квадратом с круглой аркой ворот, открывающей вид на большой, живописно спланированный сад. Со всех четырех сторон его опоясывали галереи на стройных колоннах с мавританским орнаментом, уводящим воображение в Испанию тех веков, когда в ее архитектуре царила восточная пышность. Серебристые струи фонтана в центре сада высоко взлетали в воздух и брызгами падали в мраморный бассейн, окаймленный бордюром из душистых фиалок. В кристально чистой воде, сверкая, словно бриллианты, сновали золотые и серебряные рыбки. Вокруг фонтана шла дорожка, затейливо выложенная галькой, за ней расстилался зеленый бархат газона, на котором белели мраморные вазы с тропическими растениями, — и все это замыкалось широкой подъездной дорогой. Два развесистых апельсиновых дерева в полном цвету бросали на двор густую тень. Огромные гранаты с глянцевитой листвой и пылающими огнем цветами, темнолистый арабский жасмин, весь усыпанный белыми звездочками, герань, кусты роз, сгибающиеся под своей пышной тяжестью, пряная, как лимон, вербена — все цвело и благоухало, а таинственное, алоэ с мясистыми листьями, словно древний чародей, величаво покоилось среди мимолетной красы своих соседей.

Романтическую пышность особняка и сада еще больше подчеркивали занавеси из тяжелой ткани с восточным узором, которые укрывали галереи от солнечных лучей.

Когда коляска остановилась, у подъезда, Ева, сама не своя от радости, стала рваться на свободу, точно птичка из клетки.

— Вот он, мой милый, родной дом! Тетушка, посмотрите, как здесь хорошо! Правда, хорошо?

— Да, очень красиво, — сказала мисс Офелия, выходя из коляски, — хотя на мой вкус в этой красоте есть что-то несовременное и даже варварское.

Том спрыгнул с козел и, улыбнувшись довольной улыбкой, огляделся по сторонам. Не надо забывать, что негры — выходцы из самой экзотической страны на свете — питают страсть ко всему яркому, красочному, пышному и, отдаваясь этой страсти, вызывают насмешки белых людей, обладающих более утонченным и строгим вкусом.

Сен-Клер, натура эпикурейская, ответил усмешкой на отзыв мисс Офелии о его владениях и, повернувшись к Тому, черное лицо которого так и сияло от восторга, сказал:

— Ну, дружище, тебе, я вижу, здесь по душе?

— Да, хозяин, у вас все, как надо.

Пока они переговаривались между собой, вещи составили на землю, с возницей расплатились, и навстречу хозяину с верхних и нижних галерей высыпала толпа слуг всех возрастов. Впереди стоял разодетый по последней моде молодой мулат. Этот важный франт изящно помахивал надушенным батистовым платком, стараясь осадить негров на дальний конец веранды.

— Назад! Назад! Мне стыдно за вас! — покрикивал он. — Хозяин только ступил под сень родного дома, а вы мешаете ему насладиться встречей с близкими.

Все попятились, пристыженные этой пышной речью, и столпились в углу веранды, на почтительном расстоянии от Сен-Клера — все, кроме двоих рослых негров, которые взялись за чемоданы и сундуки.

Отпустив экипаж, Сен-Клер никого перед собой не увидел, кроме изящно раскланивающегося мулата в белых брюках и в атласном жилете с пропущенной по нему цепочкой от часов.

— Это ты, Адольф? — сказал он, протягивая ему руку. — Ну, как поживаешь, друг мой любезный?

И Адольф разразился импровизированной приветственной речью, каждое слово которой обдумывалось им в течение последних двух недель.