Хлоп-страна

– Ещё одна беда: Володин сын, ему двадцать три года, его подруга родила, но он считает, что это не его ребёнок. Девочкой надо заниматься, а подруга учится, ей некогда, бедного ребёнка взяли на себя мы, бабушки: мать подруги и я, чередуемся, неделю она, неделю я. Сейчас девочка здесь, спит в комнате за занавеской.

Нина прополоскала полотенце, которым протирала раны, повесила на верёвку над ванной и обернулась, чтобы окончательно исследовать Тамарино лицо и оценить свою работу.

– Смотрится хорошо, – сказала она. – Завтра будет саднить, но на сей раз ни одной сломанной кости.

– Стареем, – вздохнула Тамара. – Видела бы ты, как Володя пытался бросить в меня стул: чуть не свалился – такое сердцебиение началось, пять минут в себя приходил. Через год-другой помрёт от сердечного приступа, и что я тогда делать буду? Даже саентологи отступились – только зря силы на меня тратить.

Нина покачала головой.

– Возможно, тебе одной было бы спокойнее.

– Нет, правда, это надо было видеть: одной рукой держится за сердце, а другой меня колотит. – Нина досадливо поморщилась, а Тамара хихикнула, скривив от боли губы. – Завтра, уверена, придётся вызывать скорую, ему же будет не подняться с постели с давлением выше крыши. Хорошенькая разминка у него сегодня вышла!

* * *

Мужчины сидели на кухне друг против друга за пустым столом, придвинутым к широкому подоконнику, заставленному банками с вареньем, солёными огурцами и помидорами. Грязные тарелки свалены в раковину, мусорное ведро аккуратно заполнено битой посудой. «Похоже, – с удовольствием подумала Нина, – Генка хорошо потрудился, уничтожая следы дебоша».

На Володе была свежая футболка, лицо чистое, тонкие волосы блестели от воды, он курил и стряхивал пепел в пустую консервную банку.

– Не знаю, что бы я делал без вас, – голос Володи дрогнул.

– Ну всё вроде бы? Буря прошла, – сказал Генка, завидев Нину. – Пойдём домой?

Тамара вцепилась в рукав Нининой блузки.

– Может, чаю?

На неё тяжело было смотреть, но и отвернуться было неудобно. Нина вспомнила закрытую дверь Аниной комнаты, которая ждала её дома, и пожала плечами.

– Чаю.

Геннадий набрал воды, чтобы вскипятить, но не нашёл ни одной чистой чашки. Нина открыла кран и приготовилась мыть посуду. Тамара приземлилась на табурет рядом с Володей и, положив голову ему на плечо, стала поглаживать по руке.

– Что бы ты делал, глупый старик, если бы убил меня? Остался бы совсем беспомощный.

– Выпить бы, – сказал Володя.

– Тебе нужно лечь спать, – ответил Гена. – Нам всем надо выпить чаю и ложиться спать. Уже поздно, Аня будет волноваться.

Тамара отвалилась от Володи и выпрямилась.

– Аня? Так у вас сейчас Аня? Почему вы ничего не сказали? Я бы и не втягивала вас в это дело, если бы знала. Что же вы тут делаете? Идите домой!

Но Нина продолжала мыть посуду, а Генка встрепенулся и стал вытирать чашки и блюдца, чтобы налить чай.

– Не нужны мы сейчас Ане, – сказал он. – Мы ничем ей помочь не можем.

– Так у неё и нет семьи до сих пор? И детей? – спросила Тамара и после короткой паузы сама ответила: – Оно, может, и лучше. Меньше страданий. Наверное, привыкла жить самостоятельно. По-моему, она хорошо себя чувствует одна – всегда была такой независимой, даже ребёнком.

Гена объявил, что чай готов, и они с Ниной уселись за стол напротив Тамары и Володи, который беспомощно храпел, свесив голову на грудь. Тамара достала банку крыжовника, и они ели варенье прямо из банки, как в детстве, чтобы не пачкать блюдца, которые Нина только что помыла. Снова открыв глаза, Володя начал плакаться. Теперь он жаловался, как потерял в перестройку тысячи рублей, только-только накопил, чтобы купить автомобиль – ничего сверхъестественного, обычные «жигули» или «Москвич», – как всё это накатило, деньги оказались заморожены в банке, потом просто кончились. Пуф… и обесценились!

Нина не обращала внимания на его причитания. Она думала, что им с Геной пора идти домой и что идти ей не хочется.

Проблемы этих людей были неразрешимы, но давно знакомы, они росли откуда-то из вечного центра боли этого мира, где никогда ничего не могло окончательно разрешиться. Хорошо, хоть сейчас удалось сделать для них что-то полезное.

А Аня не нуждалась в её заботе, она отказывалась от неё и слышать ничего не хотела. И делала она это так, что спорить с ней было невозможно, говорила, что счастлива, что совершенно довольна своей жизнью – убеждала своих родителей, хотя любой дурак видел, что это не так! Жизнь в Штатах изменила её, сделала холодной, чужой, закрытой даже для матери. Когда гостила Аня, Нина чувствовала себя опустошённой, ни на что не способной.

* * *