Жалобщики валили без остановки целый день, и уже к вечеру ходжа изнемогал от усталости, а от всех этих глупостей, которые ему приходилось выслушивать, у него кружилась голова, но «больной» Шарифбек никак не мог остановиться. Гора мешочков с деньгами росла у его ног, и он уже давно позабыл о причине, по которой решил сделать Насреддина кази. Он едва не визжал от счастья, когда ходжа вытаскивал деньги из очередного проигравшего дело просителя, которыми сегодня оказывались исключительно люди из числа обеспеченных и даже богатых. Такого прибыльного дня у него давно не было, если вообще когда-нибудь был. Но наконец и Шарифбек пресытился, устало завозился на подложенных ему под бок мягких подушках и дал отмашку закрыть двери.
— Все, на сегодня достаточно! — сказал он усаживаясь.
Двое стражников закрыли двери перед носом очередной пары торговцев, и в комнате воцарилась тишина.
— Ты удивил меня ходжа. У тебя явные способности к работе кази.
— Рад был вам помочь, уважаемый Шарифбек, — Насреддин спустил затекшие ноги с возвышения, размял их и засобирался домой. Потуже затянув пояс халата, он наклонился и стал складывать мешочки с деньгами себе за пазуху. Шарифбек сначала онемел, глядя, как быстро убывает приличная гора денег, но потом очухался, не на шутку забеспокоившись.
— Постой, ходжа, что это ты делаешь?
— Я беру свою часть дохода. Ведь это я вершил правосудие, а не вы.
— Но не много ли ты берешь? Все-таки это я назначил тебя кази, значит, и мне причитается… э-э… часть денег.
— Разве я спорю с этим? — ходжа засунул еще один мешочек за пазуху, а остальные ногой подвинул к кази. — Вот ваша доля!
— Но здесь же меньше, чем ты взял себе! — охнул Шарифбек.
— Разве может быть иначе? Большую часть работы выполнил я, выходит, и денег я должен получить больше. Впрочем, — ходжа засунул руку за пазуху и вынул последний мешочек, — вы правы. Это вам за то, что вы устроили меня кази.
— Ох, ходжа! — Шарифбек навалился на мешочки, сграбастал их и притянул к себе. — Жадность — великий грех.
— Я тоже так считаю, почтенный кази. И поэтому пусть он лучше ляжет на меня, чем на вас, на больного человека! — с этими словами ходжа подхватил свою часть коровьей туши, которую притащил Сахоб, и направился к дверям, но у самого выхода обернулся. — Да, если вы не поправитесь, то завтра зовите меня снова. Я с удовольствием подменю вас еще раз.
— Нет, нет, спасибо тебе, Насреддин. Я уже чувствую себя гораздо лучше.
— Что ж, рад это слышать, — сказал ходжа и выскользнул на улицу.
Как только двери за ним закрылись, Шарифбек набросился на мешочки, раскрывая их по очереди и осыпая себя звонкими монетами, но в какой-то момент он застыл с очередным кошелем в руках, потом выронил его, медленно обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону.
— Ой-ё-о-о! — застонал он. — Что же я натворил? Что я натворил?
И тут его дом начал наполняться недовольными богачами, теми, которые согласились помочь ему в изобличении Насреддина в глупости, а в результате распрощались с деньгами. Пришли, конечно, не все, а самые влиятельные — остальные предпочитали не связываться с кази.
— Скажи, почтенный кази, — начал Нури, погоревший на деле о неуплате сверхналога на дождь. — Разве об этом мы договаривались?
— Нет, не об этом, — вздохнул несчастный Шарифбек.
— Разве не ты нам обещал, что Насреддин непременно останется в дураках?
— Обещал, — повесил нос кази.
— Но ответь нам: почему же в дураках остались мы?
— И кто нам вернет наши деньги? — добавил Ахматбей.
Шарифбек с тоской окинул взглядом рассыпанные вокруг него монеты.
Когда богатеи убрались восвояси, у кази осталось лишь жалких десять монет. Шарифбек долго разглядывал их, держа на раскрытой ладони, потом разозлился и запустил ими в стену, и те, радостно звеня, запрыгали, закружились по полу.
Глава 18
Что посеешь, то и пожнешь
— …Три тысячи сто динаров, — закончил подсчет денег ходжа, аккуратно ссыпая монеты обратно в мешочки. — Неплохой доход за день, правда, Икрам?
Он подмигнул дехканину, сидящему напротив него с отвалившейся на грудь челюстью. Ему никогда в жизни не приходилось видеть подобной кучи денег, даже во сне.
— Вместе с деньгами муллы выходит восемь тысяч с маленьким хвостиком. Спасибо добрейшему кази.
— Маленьким? — сглотнул Икрам, зачем-то утерев лицо платком. — Ты смеешься надо мной, ходжа? Столько денег! Да это же…
— Что?
— Нет, ничего. Но как ты собираешься поступить со всем этим богатством? Наверно сделаешь важным баем.
— Если ты еще хоть раз скажешь обо мне подобное или даже подумаешь, я сильно обижусь на тебя, так и знай. Спрячь их в подпол, они нам еще пригодятся.
— Да, конечно, — пробормотал Икрам, беря в охапку увесистые мешочки. Он ушел в дом, быстро спустился в погреб и, вытащив один из кирпичей, за которым обнаружилось пустое пространство, сложил туда деньги. Затем задвинул кирпич на место и вернулся к ходже. — Столько денег, столько денег! О Аллах…