Ходи прямо, хлопец

Он прошел так километра три. Навстречу попалась машина с рыбозавода — шла на рыбоприемный пункт. «Вот она меня и подберет на обратном пути», — решил Борис. Пошагал еще минут десять и, кинув на траву пиджачок, который уже давно нес на плече, прилег у дороги.

Вокруг стояла звонкая тишина. Комар еще только поднимался на крыло и не досаждал. В небе плыли чистые, безобидные облачка. Борис лежал лицом вверх, смотрел в небо, и казалось ему, что не облачка, а он плывет куда-то в неведомую даль.

Он, наверное, задремал, потому что услышал звук мотора не издали, а сразу рядом с собой. И голос Раисы:

— Борис, Борис, ты чего тут делаешь?

Она кричала из кабины, распахнув дверцу. Борис вскочил и ошалело глядел на девушку.

— Ты как сюда попал? — Раиса спрыгнула на землю,

— Да вот иду в поселок.

— Чего же ко мне не зашел?

— Я рано шел, не хотел будить?

— Не хотел будить! Ну и чудак же ты!

Шофер деликатно нажал на клаксон.

— Ладно, — сказала Раиса, — едем. Я на базу за товаром.

Борис взялся за борт грузовика.

— А может, ты в кабине хочешь? — спросила Раиса.

— Еще чего! — Легко подтянувшись на руках, Борис перекинул ногу в кузов.

— На обратном пути могу тебя захватить! — крикнула Раиса уже на ходу, приоткрыв дверцу.

— Я не знаю, когда обратно, — ответил Борис.

На пароме они распрощались.

— Я скоро обернусь, — напутствовала его Раиса, — буду ждать. Не вздумай пройти мимо. Когда бы ни было — заходи. Будить не бойся. Понял? — Она подморгнула ему обоими глазами.

— Ладно, там видно будет, — сказал Борис и зашагал к конторе рыбозавода.

Когда Борис в первый раз сошел на этот берег с катера, поселок показался ему маленьким, захудалым, неуютным. Но вот он пожил в бригаде, на берегу моря, где было всего три строения — общежитие, сарай для снастей и летняя печка, обнесенная загородкой из камыша. И теперь поселок ему казался чуть ли не городом. Еще бы: улица, обстроенная двухэтажными домами, с мальвами в палисадниках, с вывесками на чайной, на хлебном и на промтоварном магазинах.

И, странное дело, оттого, что поселок выглядел в его глазах иначе, сам себе Борис казался взрослей и значительней — этакий видавший виды, просоленный морем, дубленный ветрами рыбак. Правда, этого бывалого рыбака немного беспокоил вопрос: почему так вдруг вызвал его дядя? Григорий Пантелеевич сказал, чтобы он обязательно приехал, но не сказал зачем. Что могло случиться?

Дядю Борис застал в конторе. Он был не один в своем тесном кабинете, очень занят и на ходу сказал:

— Иди домой, отдыхай, на два часа я вызвал на переговорный мать, а то она волнуется, тревожные письма пишет. Давай иди!

До двух еще была уйма времени, и Борис отправился в магазин делать покупки. Свитера, который ему приглянулся, уже не было, а туфли маме он купил.

Кто на свою первую получку покупал матери обновку, тот поймет состояние Бориса. Он никогда не был настырным парнем и в магазине вел себя скромно, не копался, не привередничал. Но уже там, стоя перед прилавком, платя деньги, беря из рук продавца покупку, он проникся торжественностью момента. Однако внешне это никак не проявилось. И когда он пришел на квартиру к дяде, он не разрешил себе лишних слов и жестов.

Жена Григория Пантелеевича, круглая, как бочоночек, добрая тетя Фрося сама увидела в руках у Бориса коробку и, конечно, спросила, что это он купил. Скучным голосом, как о чем-то малозначительном, сказал Борис:

— Да вот маме туфли.

Тетя Фрося развязала шпагат, открыла коробку и поставила туфли на стол. Всплеснула руками и охнула:

— Хороши!

Сын тети Фроси, Володька, учился в мореходке, получал стипендию и ни разу не покупал матери подарков на свои деньги. Когда-то еще соберется он с силой и купит такие туфли. И купит ли?

Тетя Фрося обняла Бориса пухлыми ручками, всхлипнула.

— Вы чего это, тетя Фрося? — удивился Борис.

— А так, Боренька, от радости. Вырос ты, и не заметила как. Взрослый уже. Совсем взрослый!

До двух часов еще было далеко. Борис взял Аннушкин узелок и отправился на рыбоводную станцию.

Станция располагалась на отшибе: несколько аккуратных с виду строений под мощными купами вековых тополей.

На станции была горячая пора: брали у осетровых икру, обрызгивали молоками и пускали в бассейн. Потом из икринок будут мальки, потом крохотные севрюжки. Их выпустят в море — плодитесь, размножайтесь! И если их не сожрут сомы и прочие хищники, то получатся из них красавицы севрюги — не скоро, через пять-шесть лет.

Генка стоял на узких досках над спущенным в реку большим садком. Резиновые сапоги до паха, узкий в бедрах, широкий в плечах, кепочка на затылке, лихой чуб прилип к потному лбу — он был красив и силен, этот чертов Генка! Он выхватывал из садка очередную рыбину, отяжелевшую от икры, но все равно гибкую и сильную. Севрюга мощно выгибалась, рвалась обратно, в воду. Генка ловко, коротким ударом бил рыбу деревянной колотушкой по голове. Севрюга затихала, и он передавал ее стоявшей на берегу женщине в клеенчатом фартуке.

— Тебе чего? — спросил Генка, увидев Бориса.

— Вот принес, — Борис приподнял узелок.

— Подожди, я скоро.