Ходи прямо, хлопец

Генка мелкими шажками пошел на Бориса, держа нож в откинутой руке лезвием вперед. Борис медленно отходил. Генка стал заходить так, чтобы прижать противника к воде, и ему удался этот маневр. Под ногами у Бориса захлюпало, только тогда он сообразил, что Генка его перехитрил, отступать больше некуда и надо принимать бой. И пора уже было, а то силы его — душевные и физические — иссякали. Борис выбросил вперед левую руку, пригнул голову и пошел на Генку. Тот не ожидал от него такой прыти и попятился. Борис вырвался на твердый берег и, размахивая ножом, стал кружить вокруг Генки. Им вдруг овладел боевой азарт, и сам черт ему теперь был не брат.

— Давай иди, гад, мерзавец! — ругался Борис, наливаясь ненавистью к Генке. — Иди, я тебе за все… и за рыбу…

Странное дело, в этот момент вспомнилась ему не Аннушка, а рыба, которую Генка безжалостно бил колотушкой по голове.

— Стойте, стойте! — вдруг услышал Борис за спиной истошный крик. Оп оглянулся и увидел Раису, которая бежала к ним с бугорка. Волосы ее растрепались, платье облепило ноги, живот, грудь, точно она только что вышла из воды. Она подбежала и закрыла собой Бориса, даже руки в стороны расставила, как наседка, крыльями.

— Ты что удумал! — кричала она Генке. — Шпана, шпана, шпана!..

Генка сложил нож и сунул его в карман.

— Тебя еще тут не хватало, — он сплюнул и обругал Раису длинно и грязно.

Борис бросил нож, оттолкнул Раису, кинулся на Генку и с разбегу ударил его кулаком в лицо. Тот не устоял и тяжело плюхнулся задом на песок, но тотчас вскочил и ударил Бориса в ухо так больно, что он охнул. Они сцепились, упали. Борис оказался внизу. Генка впился в него, как клещ, и два раза треснул головой о что-то твердое.

В глазах у Бориса поплыли оранжевые круги, и он не видел, как Раиса вцепилась Генке в волосы, опрокинула и стала дубасить кулаками. Он только увидел, как Генка тяжело поднялся и Раиса отлетела от него далеко в сторону.

Пока они вставали и отряхивались, Генка дошел до мотоцикла, завел его и, с места рванув во весь опор, ускакал, подпрыгивая на кочках.

— Сильно он тебя? — спросила, подходя, Раиса. В глазах у нее была тревога.

— Да нет, — ответил Борис, потирая затылок.

— Он же тебя зарезать мог.

— А может, я его, — вяло сказал Борис. — И вспомнил о ноже. Уже смеркалось, и он долго искал нож, Раиса тоже искала. Наконец оба увидели его одновременно.

— А ты как здесь очутилась? — спросил Борис, положив нож в карман.

— Сказали, что ты был и ушел. Я побежала, думала, может, догоню и вот… — она словно извинялась.

Борис пошел к воде, умылся. Вода была теплая, неприятная.

— Пойдем, — взяла его за рукав Раиса.

— Куда?

— Ко мне.

— Зачем?

— Отдохнешь, приведешь себя в порядок: рубаха грязная, воротник оторван.

Борис провел рукой по воротнику. В самом деле, Генка изрядно потрепал его. Являться в таком виде в бригаду, наверное, не следует. Он согласился.

— Ладно, идем.

До общежития дошли молча. На душе у Бориса было паршиво, болела голова, и язык в пересохшем рту не ворочался. Раиса понимала, должно быть, его состояние, ни о чем не спрашивала, ничего не говорила. Когда пришли, она согрела воды и велела Борису вымыться до пояса. А сама тем временем заштопала его рубашку.

Потом Борис выпил стакан горячего чая с вином и ожил, повеселел. Он даже покрутил приемник, но ничего интересного не поймал. Управившись с делами, пришла и села на кровать Раиса.

— А мама твоя где же? — спросил Борис.

Седенькая женщина, как только они вошли, исчезла и больше не появлялась.

— Ты за нее не беспокойся, — ответила Раиса. — Она у поварихи, там ей интересней. А я тебя ждала, — в голосе ее не было упрека, была печаль. — Пластинки новые купила для тебя.

Она быстро достала пластинки и включила радиолу. Борис несколько секунд слушал музыку.

— Двенадцатый этюд Скрябина, — сказал он, блестящими глазами глядя на Раису.

— Как ты все это можешь запомнить? — удивилась девушка.

— Ты же помнишь «Ландыши»?

— Так их каждый день передают по радио, — и спросила: — А эта музыка про что?

Борис пожал плечами.

— Эта создает настроение, яркое, приподнятое. Слышишь, все вверх, вверх — восхождение, взлет — на огромную высоту, может быть, в космос.

— И немножко грустно, — сказала Раиса.

Борис согласно кивнул:

— И немножко грустно, это ты верно…

Где-то за обвально гремящей, мажорной мелодией этюда угадывались грустные ноты: о чем-то вспоминается, что-то ушло безвозвратно. Раиса чутко уловила это настроение, и у Бориса впервые, пожалуй, мелькнула мысль, что Раиса не так проста и груба, как на первый взгляд кажется.

— «Осенняя песня», — прочла Раиса название следующей пластинки.

— Чайковский, — добавил Борис.

— Эту я сама тебе расскажу, — Раиса закрыла глаза и слушала с сосредоточенным лицом. И заговорила, не открывая глаза: — Осень, осень… Дожди, с деревьев капает. Море серое, на горизонте тучи. Где-то далеко чистое небо, но оно холодное, как зимой. Берег мокрый, я иду, и на песке остаются мои следы. Я иду одна: ты уже уехал, совсем уехал, и сердце у меня болит от тоски…