Холера в России. Воспоминания очевидца

По соседству, по рекам Полисти и Переходне, помещен был округ принца Павла Мекленбургского полка, штаб которого находился в селе Высоком, рядом с деревней Тулебней, где помещался штаб 8-й роты Австрийского полка⁷⁹. А по другую сторону этого последнего, на юго-восток, по среднему течению рек Холыньи, Полисти и Порусья, расположены были округа принца Евгения Виртембергского полка, с полковым штабом в Великом Селе, и далее, между реками Ловатью и Полой, артиллерийские округа, штабы которых находились по соседству в деревнях Ляховичи и Залучье. В таком же тесном соседстве помещались и остальные три округа поселенных полков. Юго-западнее Мекленбургского полка, на реке Себере, расположен был Екатеринославский полк (штаб в с. Должине), а в южной части уезда, по рекам Полисти и Ловати, стояли 4-й и 3-й карабинерные полки, штабы которых находились в деревнях Белебелке и Перешне.

Поселенные офицеры жили в местах расположения своих полков в особых домах. Совмещая в себе власть и помещиков и военных начальников, они поистине являлись полноправными и, по существу, безотчетными хозяевами не только всего достояния, но и самой жизни своих подчиненных.

Наделенный такой страшной властью над людьми, командный корпус военных поселений по-прежнему оставлял желать очень многого. Туда по преимуществу шли мародеры, прельщенные надеждой на легкую наживу, либо же те офицеры, моральные качества которых делали для них невозможной службу в других местах. Независимо от того, что весь внутренний строй поселений, как и сама их идея, резко осуждались передовым слоем офицерства, самые условия службы там не могли не отпугивать. Отставка была воспрещена, отпусков тоже не давали, либо же они обставлялись такими условиями и правилами, которые лишали возможности ими пользоваться.

Естественно, что при таких условиях начальству не приходилось быть сколько-нибудь разборчивым при назначении командиров отдельных частей, результаты чего были налицо. Более того: порядочных офицеров там не терпели. «Командиры, – вспоминает инженерный полковник Панаев, – всеми способами старались стеснить образованных офицеров и поручать командование ротами таким, кои, по неимению средств к существованию, обязывались не разбирать приказаний и быть послушными даже против совести и присяги. Главным правилом было то, что все средства хороши, лишь бы сделано было, что приказано начальством. С другой стороны, система шпионства и побуждение к доносам нижних чинов противу ближайших начальников, когда желали переменить их другими, ослабили совершенно всю дисциплину».

Итак, с одной стороны, беззастенчивое казнокрадство, невозможное интриганство и изощренная жестокость начальников, с другой – изнурительный труд, рабское бесправие и едва сдерживаемая ненависть подчиненных – таковы основные черты новгородских военных поселений в описываемую пору. Понятно, что одной искры оказалось достаточно, чтобы вспыхнул пожар.

В официальных документах, в переписке, в изустной легенде, инспирировавшейся правительством, упорно и устойчиво причины восстания объяснялись исключительно холерой и народным невежеством, давшим богатую почву слухам об отравлении. Справедливо здесь одно: в поселенных округах действительно циркулировали всевозможные вздорные слухи, и суеверие пожинало богатую жатву. Измученные и запуганные люди готовы были верить во все, даже в то, что холера в образе белой женщины по ночам бродит по улицам, стуча в двери, и в том доме, куда она постучит, на следующий день непременно кто-нибудь умирает. Иные старорусские мещане даже пытались отчаянно «лукавить» с холерой и на входных дверях привешивали объявления: «Нет дома» или «Посторонним вход воспрещен».

Но тем временем, как мещане надеялись таким манером «перехитрить» жестокую азиатскую гостью, военные поселяне, по-видимому, очень мало внимания уделяли холере, игравшей, по существу, только роль более или менее случайного повода к возмущению. В этом отношении весьма назидательно знакомство с длинными списками убитых, изувеченных и избитых мятежниками, которых всего насчитывалось свыше трехсот. В этих списках обращает внимание сравнительно малое число врачей, фельдшеров, словом, тех, которые, казалось бы, первые должны были возбудить подозрение в отраве. Списки пострадавших пестрят именами офицеров, помещиков, местных чиновников, священнослужителей и т. д.

Собственно, и сами поселяне еще во время возмущения не очень настаивали на «холерной версии», охотно сознаваясь своим жертвам, что постановили «порешить всех дворян» или что «прибирают всех господ». И не только господ. Среди пострадавших попадается немало своей братии – поселян же, солдаток, денщиков, навлекавших на себя гнев мятежников близостью или разного рода связями с начальством.

Итак, военные поселяне очень хорошо знали, почему и против кого они подняли восстание. Знало это, конечно, и правительство, нисколько не обольщаясь на сей счет. Те, кто имел право смотреть истине в глаза и не должен был слепо повторять удобную в этот момент версию, те совершенно правильно оценивали со бытия.