Холера в России. Воспоминания очевидца

Тогда же мятеж проник в артиллерийские округа. Восставшие артиллеристы немедленно разослали своих людей в соседние округа. Старшина Прохоров прибыл в округ 3-го карабинерного полка и, сняв людей с покосов, призвал их к возмущению. Несколько поселян и рядовых отправились в округ 4-го карабинерного полка, где, разъезжая по деревням, разносили весть о начале восстания.

Таким образом, в ближайшие три дня после начала восстания в Старой Руссе, 12–14 июля, мятеж охватил все восемь округов Старорусского удела. Следом за тем кровавая волна мятежа перекатилась в Новгородский уезд, где в ближайшие же дни поднялись все округа, исключая одного Медведского, где был расположен 1-й карабинерный полк. Начальник этого округа полковник Тризна, кажется, один из всех офицеров не потерял голову в этих смутных обстоятельствах. Узнав о восстании в соседних округах, он отправил батальоны за 30 верст от Медведя, в глухую и болотистую местность на покос, под тем предлогом, что якобы из Украины идет на усмирение поляков кавалерия, для которой необходимо заготовить сено. Не получая известий о начале восстания, карабинеры так и прокосили спокойно сено, покуда их товарищи держали знамя мятежа.

А император Николай, отлично знавший о хитрости полковника Тризны, шумно и демонстративно восторгался верностью 1-го карабинерного полка и засыпал удачно одураченных поселян знаками своего монаршего благоволения.

Генерал Эйлер, начальник всех резервных батальонов поселенных войск, послал в Старую Руссу генерала Леонтьева с четырьмя батальонами гренадеров. Сам он, с карабинерными батальонами, приведенными из лагеря в Княжьем Дворе, расположился, не доходя двух верст; последние с самого начала восстания проявляли склонность примкнуть к мятежникам.

Только уже задним числом петербургская власть поняла поистине безвыходное положение, в котором оказались Эйлер и Леонтьев. Иные «умные» головы, даже из очевидцев, из офицеров поселенных войск, так и умудрились ничего не понять и еще через много лет в своих воспоминаниях упрекали «несчастных» генералов в нерешительности и оплошности. Но Бенкендорф, например, понял и вспоминал: «Генералы собрали батальоны, но не отважились идти на бунтовщиков из опасения, что приказания их останутся неисполненными».

А император Николай в очередном послании к графу Толстому с тревогой сообщал: «Резервные батальоны Киевский и гр. Аракчеева решительно вышли из повиновения, прочие 2-й дивизии мало надежны, также и артиллерия гренадер. Те же две роты, кои остались в своем округе, действуют заодно с бунтовщиками, перебив офицеров».

Итак, генерал Эйлер бездействовал в Дубовицах, а генерал Леонтьев топтался в Старой Руссе, расположив свои батальоны бивуаками на улицах города. Вследствие этого мятежники имели постоянную возможность общаться с караулившими их солдатами и очень скоро склонили их на свою сторону. После кратковременного наружного успокоения бунт вспыхнул с удвоенной силой. Батальон Мекленбургского полка, стоявший на площади, примкнул к мятежникам. Сам генерал Леонтьев, находившийся при батальоне, был убит, а офицеры арестованы. То же самое повторилось и в остальных батальонах.

Узнав об этом, Эйлер тем более не решился идти на город. Он отправил в лагерь приказание батальонам Аракчеевского и принца Прусского полков форсированным маршем идти к нему на помощь. Однако Эйлер уже потерял веру в возможность удержать в повиновении и эти батальоны и доносил в Петербург, что не надеется подавить мятеж вооруженной силой.

Что же делали в это время мятежники? Они убивали особо ненавистных начальников, помещиков, врачей. Иных арестовывали и после истязаний, точно копировавших те истязания, которым недавно подвергались ими, отправляли в Старую Руссу, где, по их словам, предстоял суд над офицерами. Они отстреливались от правительственных войск. В некоторых округах воевавшие создавали временные управления и т. д. Но всего этого было, конечно, мало. Поднять восстание оказывалось несравненно легче, нежели потом продолжать начатое. Энтузиазм, горячий подъем, пережитый поселянами в первые дни возмущения, искал какого-то конкретного приложения, искал какой-то определенной цели. А ее-то и не было.

Безначалие, отсутствие какого-либо общего руководства над разрозненными силами мятежников, отсутствие сколько-нибудь отчетливого представления о том, к чему может и должно привести восстание, – вот что, по существу, решило его судьбу. Ну, поднялись, вооружились, расправились с начальством и дворянами, олицетворявшими ненавистный режим. А что дальше? Дальше был провал, из которого веяло на мятежников холодом дезорганизации, усталости и развала.

Конечно, смешно было бы обвинять в этом новгородских бунтовщиков. Пугачевщины случаются не всякий раз. И потом ведь еще и в наше время даже пролетариат, вне зависимости от степени развития его классового самосознания, требует руководства, чтобы оказаться способным произвести социальную революцию.