Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

В воскресное утро вновь привычно завыли сирены: воздушная тревога! Иван Алексеевич не спеша (хотя последние дни вокруг творилось «беспокойство», от которого в его комнате вылетело стекло — ударила воздушная волна после взрыва бомбы) отправился в свой «бункер» дочитывать томик Лермонтова. (Чуть прежде, перечитав его «Восточные повести», он отметил в дневнике: «Совершенно детский, убогий вздор, но с замечательными проблесками».)

Прошел час, другой… Давно пора быть отбою, прованское небо оставалось безоблачным и чистым от бомбардировщиков, которые неизбежно следовали за объявлением тревоги.

От этого «неуместного» внешнего спокойствия Бунин стал приходить в беспокойство — сначала легкое, затем все более усиливающееся.

— Что же это такое? Какую пакость теперь надо ждать от оккупантов? — Потягиваясь, он вышел из тесного «бункера» и отправился к себе, на второй этаж. Долго, до рези в глазах вглядывался в голубой горизонт — тишина — и покой, «как две тысячи лет назад»!

По радио тоже не удалось ничего узнать — местная трансляция была отключена. Только после полудня просочилась «секретная» новость: воздушная тревога объявлена по причине высадки союзного десанта где-то в местечке Фрежюс — это всего километров сто от Граса.

В тот день отбой все-таки дали, но время шло в нервирующем ожидании, усугубляемом отсутствием сведений с «места боевых событий» и, как всегда в таких случаях, обилием самых противоречивых слухов. Но время от времени со стороны Эстереля слышался гул разрывов.

Бунин весь оживлялся, в его облике вновь отчетливо проявлялось то самое величавое, «римски-сенаторское», что отмечали все его биографы и что несколько потускнело за годы войны.

— Наступило! — Он торжественно поднимал руку. — Что я вам всегда говорил? Гитлеру — капут!

Всю ночь двадцать третьего августа немцы что-то взрывали (кажется, собственные боеприпасы, которые не успели вывезти) — и небо красиво озарялось синим пламенем. На рассвете наступило долгожданное: немцы без боя, торопливо, в полном беспорядке отступали из Граса.

Через несколько часов в Грас вступили передовые отряды ладных солдат в зеленых, обтягивающих тело комбинезонах и гетрах — рослых, весело улыбающихся. Это были канадские десантники, высадившиеся на планерах вблизи пляжей[76].

Из дневника И. А. Бунина:

«25.8.44. Пятница.

Все та же погода — жарко, сухо, жаркий ветер с востока, море все время в светлом белесом тумане.

День 23-го был удивительный: радио в 2 часа восторженно орало, что 50 тысяч партизан вместе с населением Парижа взяли Париж.

…Немцы бегут из Граса!.. Необыкновенное утро! Свобода после стольких лет каторги! Днем ходил в город — ликование неописуемое…»

«Что было у нас на душе — описать невозможно», — писал Бунин одному из своих корреспондентов. Он потом красочно повествовал, как, спустившись в город, не узнал обычной грасской толпы. «От радости словно все лица преобразились, точно все вдруг похорошели!»

Желая рюмочкой коньяку отметить событие, Бунин толкнул старинную дубовую дверцу и очутился в приятной прохладе кабачка.

— Какую рюмочку, мсье! — вскричал краснолицый, улыбающийся хозяин. — Сегодня все бесплатно и все бутылками! Для начала — Сотерн урожая тридцать первого года…

Когда бутылка опустела, разошедшийся кабатчик хитро подмигнул Ивану Алексеевичу:

— Мсье, одну минуту! — и полез в подвал. Вскоре он вернулся с позеленевшей от древности бутылкой коньяка с невероятным количеством звездочек. Слегка задыхаясь — от быстрого движения и волнения, провозгласил:

— Берег на свадьбу дочери! Но нынешний праздник — самый великий. За вас, русских! За маршала Сталина!

…Бунин бодро поднимался вверх по Наполеоновой дороге. При этом он умудрялся напевать державинское:

Гром победы, раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Звучной славой украшайся:
Магомета ты потрес…

Далее, забыв слова, он по примеру Кирилы Петровича Троекурова, перешел на грозный свист.

— Мы победили! Знай наших!

ГЛАВА XI

На востоке грохотали пушки — Россия завершала войну. Во Франции немцы были уже разгромлены. Американцы следили за событиями из своего заокеанского далека.

Вспомнили они и о нобелевском лауреате, продолжавшем свое затворничество и голодное существование в Грасе. Ему было отправлено денежное пособие, причем весьма скудное. Организовал эту помощь Алданов. Кроме того, в дальнейшем были посулены продуктовые посылки.

19 декабря вконец ослабший Иван Алексеевич с трудом опустился со своей горы в город, чтобы отправить письмо Марку Алданову. Бунин писал: