Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

«…Мечты мои найти что-либо в новых местах терпят покуда полный крах. Я уже целую неделю провел в самых неутомимых разъездах, хождениях, поисках, — провожу в этом все дни буквально с утра до вечера. Исследовал, — заранее зная, что это глупо, но для полной очистки совести, — Теул и весь берег от него до Trays'a включительно: ровно ничего нет даже более или менее подходящего; да Вы и сами знаете, что такое Теул и что за ним почти пустыня, безлюдная и бесплодная, даже без единой лавочки. Излазил все холмы Cannet, на которых висят голые, жалкие в сущности домики, летом, конечно, столь жаркие, что лопаются живущие в них скалапендры. Излазил и всю Калифорнийскую гору: там «дворцы», до коих сам чорт не доберется без автомобиля, главное-же, адски дорогие даже и летом — дешевле 12–15 тысяч (со средины мая до средины октября) путного ничего нет. То же самое и на Антибском хребте: или ничтожество в гуще и тесноте прочих дач и садиков — или что-нибудь более или менее порядочное, но совсем нам по цене недоступное, чаще-же всего просто не сдающееся. А в Булюрисе, поверьте, жить летом нельзя (я по крайней мере, ни за что не стану): в этой гуще запыленной растительности, у самой воды заедят москиты на смерть, море разобьет нервы, не даст работать, ибо в конце концов вызовет полное сумасшествие, беспокойство дикое. То-же, что выше Булириса[12], по словам агентов, тоже дьявольски дорогое, ибо там летом живут хорошие господа для купания, на которое они ездят на своих собственных машинах. Я туда съезжу, непременно, но уверен, что совершенно понапрасну. Что-же делать? Фондаминские (коих видел два раза — раз у себя, и раз в Грасе) только плечами пожимают: «что вы мечетесь, лучше Граса все равно ничего не найдете!» И точно: удобств — тысячи, и опять, опять многое мне показалось просто очаровательным — какой вид, какой воздух и какие сравнительно со всеми прочими малые цены! Только и там беда: хорошие дачи (по дороге в Ниццу, ибо где-же еще искать?) или не сдаются или суть обитаемы круглый год (как и эта дача, которую я некогда ладил для Цетлиных). Что-же делать, что-же делать? Даже и Montfleuri[13] обещана мне условно: «если не продам до 15 апреля, — к вашим услугам!»

А «Alba» страшно мала и жидка, летом насквозь прогорит, стоит на пустыре… Целую вас всех, Ваш Ив. Бунин».

2 мая Бунин переехал в Грас. Здесь он поселился в вилле Бельведер. 16 июня у Бунина объявились нежданные гости — Гиппиус и И. И. Фондаминский. За чаем разговор шел о самоубийстве Б. В. Савинкова в Лефортовском изоляторе ОГПУ.

— Для меня он умер тогда, когда предал белое движение, — с сердцем произнесла Зинаида Николаевна. — И вообще, мы с Дмитрием Сергеевичем за интервенцию в Россию. Если нет своих сил, то надо пользоваться чужими.

Бунин кисло усмехнулся:

— Что, сбил да поволок — ажно брызги в потолок? Чужими руками жар загребать? Но ведь все эти интервенции и междоусобицы Русь крушат, по мужику бьют.

— Ах, какой гуманизм! Да попадись вы этому мужику в лапы, он с вас, дорогой Иван Алексеевич, с живого снял бы шкуру. Или сомневаетесь?[14]

— Очень может быть, но это от серости и многовековой озлобленности. Но ни один уважающий себя русский мужик не побежит звать соседей, чтобы родному брату руки скрутить. А вы, Зинаида Николаевна, в нашу отечественную избу чужеземную нечисть рады зазвать — сапогами горницу топтать да бабам подолы заворачивать. — Бунин все больше накалялся, голос его нарастал. — Ну а этих самых мужиков ваши просвещенные господа «освободители» — на козлы, плетями шкуру обдирать?!

Он сжал кулаки, вплотную подступил к Гиппиус. Казалось, мгновенье — и он прихлопнет это вертлявое существо неопределенного возраста и пола.

…В тот же вечер Гиппиус срочно бежала из Граса — оставаться в доме Бунина теперь было просто неприлично. Но была этой ретировке и другая причина.

* * *

«Современные записки» отказались печатать разносную статью Гиппиус — слишком дорожили они сотрудничеством Бунина. Тогда, кое-что изменив, кое-что закруглив, она отнесла статью в «Последние новости».

Милюков, швырнув объемистый опус на редакторский стол, залитый клеем и чернилами, даже не заглянув в рукопись, обнадежил:

— Напечатаем!

Но когда заглянул, то заскучал: статья столь путана и нервна, что в ней сам черт ногу сломит! Но — слово чести дано!

В те дни, когда Гиппиус пользовалась приютом бунинского дома, в типографии готовили очередной номер «Последних новостей» с ее «шедевром» — он вышел с продолжением 18, 25 июня и 2 июля. Название — «О Любви».

Куприн, у которого не хватило терпения прочитать и первую часть, потешался:

— «О Любви»! Вот умора! Да разве Гиппиус смыслит в ней что-нибудь? Природой не дано. Статьи-то даже подписывает по-мужицки — «Антон Крайний». И кого ругает — Ивана Бунина, который словно юноша, весь пронизан ощущением страсти. Ну лиходейка!

ГЛАВА XIV