Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

И убеждала до тех пор, пока он не прочитал. За обедом Галина вновь и вновь принималась расхваливать Зурова. Рощина эти похвалы злили, и это еще больше подстегивало Кузнецову.

— Иван Алексеевич, — говорила она, искоса поглядывая на Рощина. — Вы написали Зурову? Очень способный, таких надо поддерживать. А то нынче графоманов развелось…

Рощин поперхивался горячим супом и метал в Галину гневные взгляды.

Седьмого декабря Бунин наконец сдался на уговоры. Он написал Зурову:

«Вилла Бельведер, Грас[18]. Очень занят, только теперь прочел Вашу книжку — и с большой радостью. Очень, очень много хорошего, а местами прямо прекрасного. Много получаю произведений молодых писателей — и не могу читать: все как будто честь честью, а на деле все «подделки под художество», как говорил Толстой. У Вас же основа настоящая. Кое-где портит дело излишество подробностей, излишняя живописность, не везде чист и прост язык, не нравятся мне такие слова, как «сарь», «гармонь», «тяжелое тело города» и т. п. Да все это, Бог даст, пропадет, если только Вы будете (и можете) работать.

Кто Вы? Сколько Вам лет? Что Вы делаете? Давно ли пишете? Какие у Вас планы? Напишите мне, если можно, короткое, но точное письмо. Пришлите маленькую карточку.

От души желаю Вам успеха.

Простите, что пишу без обращения — не знаю Вашего отчества. Ив. Бунин».

Отправив это письмо, Бунин совершил шаг, о котором много-много раз, даже спустя долгие годы, жалел.

Ответ не замедлил прийти. Зуров излил в письме свое печальное настроение. Выяснилось, что он родился в 1902 году в Псковской области, в городе Острове, основанном при Екатерине II. «По зову совести» совсем юнцом пошел добровольно на войну. Был контужен — в голову, Плен. Живет теперь в Риге. Зарабатывает на жизнь в порту, где работает грузчиком. Сейчас, правда, нашел временное занятие — красит стены «в качестве маляра» в одном из синематографов.

Одновременно Зуров завязал переписку с Кузнецовой. Та, опять же в присутствии Рощина, расхваливала «умные письма Леонида Федоровича». Бунин, успевший получить и вторую книгу от Зурова — «Отчина», соглашался с ней:

— Да, у него есть художественное видение! Ему захотелось поддержать «бедного рижанина».

— Следует, пожалуй, написать о книгах Зурова! Если не мы, то кто же!

Он написал две рецензии, отправил их в редакции. И вот девятого марта 1929 года, развернув газеты, увидал свои «фельетоны», как называл их Бунин в духе того времени. В тот же день, отправляя газеты бандеролью Зурову, Иван Алексеевич писал ему:

«Милый Леонид Федорович, слава Богу, рука у меня оказалась легкая: нынче о Вас сразу два фельетона (и даже немножко местами пристрастные). Порадуйтесь им — и тотчас же постарайтесь о них забыть, чтобы по-прежнему, не спеша и не переоценивая своих молодых сил, еще весьма нуждающихся в развитии всяческом, работать только над тем, чего Ваша душа просит, а не над тем, что могут похвалить. По этому поводу написал бы Вам, может быть, полнее, да думаю, что Вы и так поймете меня; кроме того, чувствую себя весьма слабо: нынче в первый раз поднялся с постели после семидневного гриппа.

Целую Вас и желаю всего доброго. Спасибо за вырезку, которую Вы прислали мне в январе (мой портрет в «Биржевых ведомостях»). Любящий Вас Ив. Бунин».

Ему от души было жаль этого несчастного человека, в котором был пусть и не яркий, но все же писательский дар. Это было время напряженной работы над «Жизнью Арсеньева», но Бунин все чаще и чаще обращался мыслью к несчастному парню из Риги.

— Вера, — сказал он однажды за чаем, когда они остались вдвоем. — Может, поможем Зурову? Все на том свете грех какой скостится? А?

— У нас уже двое иждивенцев есть, может, хватит? — обиженно ответила она. — И так бьюсь, каждую копейку экономлю…

— Не копейку — сантим! — попробовал перевести разговор на шутку Иван Алексеевич.

— Ведь от наших нахлебников проку никакого. Галина нежная, как цветок орхидеи. Полы у себя подмести не умеет. Рощин еще ни разу хлеба из лавки не принес. Теперь придумал этого выписать…

— Верочка, — Иван Алексеевич привлек ее к себе, — не сердись. Он у нас поживет недельку, потом устроится на работу, заживет своим домом.

— Ян, — безропотным тоном отвечала Вера Николаевна, — поступай как знаешь. Ведь все равно меня ты не будешь слушаться.

— Вот и молодец! — весело отвечал Бунин. — Там, где питаются четверо, всегда прокормится и пятый. Тем более что поживет он у нас, право, совсем недолго.

Вера Николаевна молчала.

2 октября 1929 года он написал «решительное» письмо:

«Вилла Бельведер, Грас.