Холодные зори

Концы его брюк, ботинки и бесполезно торчащие рядом галоши являли собой жалкое зрелище. Но Маринка не видела ничего, кроме ласковых угольков Васяткиных глаз. Она стояла словно завороженная: «Неужто это и впрямь Васятка, тот некогда смешной, кукольный мальчик в матроске, что приходил к нам со своей матушкой в Спиридонки? Боже ж ты мой! Сколько времени прошло с тех пор?!» И Маринка решительно шагнула навстречу явно смущенному Василию. Юноша крепко пожал протянутую ему маленькую, но сильную руку. Василий давно узнал Маринку — еще тогда, как увидел ее ортопедический ботинок. Но тоже никак не мог представить эту невысокую хрупкую, но столь элегантную городскую барышню той маленькой худенькой девчонкой-пастушкой, что когда-то спасла ему жизнь. И только ее широко открытые ласковые, добрые серо-голубые глаза и такие милые ямочки на покрытых румянцем щеках свидетельствовали: это она!

Свою неловкость и растерянность Василек попытался скрыть за мальчишеской выходкой. Картинно присев, он начал потряхивать пальцами, подчеркивая этим силу Маринкиного рукопожатия. И получилось все у него так естественно и непринужденно, что Маринка, а за нею и тетка Ефросинья от души рассмеялись.

Чувство какой-то неловкости охватило Василия: как редко вспоминал он ее в своей хлопотной жизни. А память словно искру высекала: с неумолимостью самой правды подсказала она слова той его давней детской клятвы маленькой девочке-хромоножке там, в далекой лесной сторонке. Да, он давно нарушил эту клятву: не искал эту девочку, не писал в Спиридонки.

И ему оставалось одно: молча вспоминать и клеймить себя внутренне самым черным и самым презрительным словом — клятвоотступник. Но его живые глаза излучали совсем иное. Они были полны удивления и откровенного восторга: жизнь снова дарила ему счастье. «Вот она какой стала, Маринка из Спиридонок! Хорошенькой, нарядной, обворожительной девушкой. Нет, это все не то. Я должен, я обязан ей сказать именно теперь, сию минуту все то самое-самое, что не успел за все прошедшие годы. И это должны быть очень добрые и очень светлые слова».

Теперь Василий зарделся юношеским румянцем. Он с нескрываемой нежностью взял Маринкину руку, поднос маленькую девичью ладошку к своему учащенно стучащему сердцу и тихо-тихо, чуть шевеля губами, прошептал:

— Ну, здравствуй, голубка моя, сестрица названая, солнышко неуловимое!

От таких трогательных слов у Маринки будто узелком стянулись нити добрых воспоминаний об их встрече в таком далеком детстве на глухой лесной заимке с тем сегодняшним большим днем, который подарил ей столь неожиданную и славную встречу. Слезы глубокого чувства признательности этому удивительному случаю навернулись на глаза. Она смахнула их платочком, тихо и радостно улыбнулась Васильку, словно бы возвращаясь из детства, и протянула навстречу ответно свою вторую маленькую, но твердую ладонь, обхватив его мускулистое плечо.

— Здравствуй, свет мой Василек, братик найденный. Совсем я было, родной, потеряла тебя. А слова твои всегда согревали мою одинокую душу. — И она тоже тихо, почти шепотом, но точно и с большим чувством, слово в слово повторила его клятву: — «Никому в обиду тебя не дам, пока жив-здоров, пока ноги по земле идут».

Василий Адеркин по-братски обнял ее.

— На всю отведенную жизнь никому, Мариша! Слышь, никому и никогда! Будь весела, счастлива! А я и мои друзья, не только я сам, но и все друзья, — повторил он с большим чувством, — не забудь! — всегда твоя опора верная.

С этими словами Василий схватил свои галоши, зонтик и, крикнув весело:

— Ждите в гости, земляки Борисовы! — умчался в ту же улочку, на которой недавно появился.

У Василия уже давно произошли изменения в быту.

Распродав по сходной цене все свое хозяйство, из деревни приехали в поселок его отец Константин Никанорович и мать Агафья Пантелеевна. Василькову отцу дважды пофартило в городке на Волге — старый его начальник, капитан на «Адмирале Нахимове» (ныне он возглавлял Центральную электростанцию Волжских заводов), через неделю присвоил ему с помощью старшего мастера Хорошева высшую рабочую квалификацию — старшего электромеханика — и положил сносный оклад, а Павел Александрович Хорошев довольно быстро помог ему купить в поселке недорого и в рассрочку полдомика с большой комнатой и кухней внизу и теплой светелкой. Теперь Филя на полном серьезе иначе и не называл Василия, как «хозяин», «домовик» или «оседлый».

Игнат Степанов, племянник Константина Никаноровича, случалось, теперь на одной неделе бывал у них дома не менее двух-трех раз. Но только один из Василиев — механик Масленников — знал, что Игнат Степанович вступил недавно в ту же партию социал-демократов, членом которой уже несколько лет был и сам Масленников. Знал он хорошо и подружку Игната Дарью Носкову, кубовщицу и уборщицу из механосборочного цеха, опытную подпольщицу, связную местной организации социал-демократов с одной из губернских явок.