Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме

Мы становимся жертвами оптической иллюзии. Трудно устоять перед колоссальным кочаном капусты. Кочан весом почти в три килограмма оценивается в полпорции хлеба. Однако обмен не учитывает самого главного: пищевой ценности.

Быстрое ухудшение нашего здоровья, безусловно, спровоцировано черным рынком. Обладатели капусты и свеклы, а также некурящие, могут выменять себе по пять-шесть паек хлеба, так что они питаются лучше других. Практически все наши более-менее калорийные добавки оказываются в руках этих торговцев.

Лихорадочный обмен – подлинное проклятие. Тысяча первая из тысячи наших мук. Курильщики готовы за табак продать душу. Продавцы сколачивают временные картели, чтобы задирать цены. Иногда они требуют целую дневную пайку хлеба за щепоть махорки.

За пару минут до девяти вечера толпа на рыночной площади редеет; наступает время частного бизнеса. Те, кто умудрился что-то продать или купить на рынке, теперь обходят палатки. Каждую секунду двери открываются и закрываются. Изможденные завшивевшие мешки с костями едва держатся на израненных, опухших ногах, но все равно без устали перемещаются между палатками, выкрикивая на трех-четырех языках:

– Меняю маргарин на табак!

– Капусту на хлеб!

– Махорку на полотенце!

– Отдам картофелину за «гильзу»!

– У кого есть махорка?

– Капо-суп! Густой, жирный капо-суп!

– Schöne suppe, schöne suppe! – Отличный суп, отличный суп!

Продавец беззастенчиво расхваливает свой товар. Те, кто заинтересовался, поднимаются с нар и ржавыми ложками зачерпывают «густой капо-суп», чтобы определить, сколько в нем жира. Дальше начинается отчаянный торг. Если продавец с покупателем говорят на разных языках, в ход идут жесты. Владелец хлеба ногтем отчерчивает на буханке кусок, который готов уступить. Продавец супа показывает на пару миллиметров больше. Они переругиваются на родных языках, обмениваясь возмущенными возгласами.

Зеваки почесывают в затылках, задумчиво наблюдая за поединком. Они тоже зачерпывают по ложке вожделенного супа – одобряют или не одобряют, дают советы. Торги тянутся мучительно долго. Было время, когда эти люди, – которые хотят всего лишь поменьше вшей, полегче работу да погуще помои, причем стремятся к этой цели со всей сосредоточенностью, – своих собак кормили куда лучше.

Это тоже результат варварского научного эксперимента. Тысячи людей, поставленных на четвереньки, больше не пытаются подавлять в себе животных.

Глава двенадцатая

Ситуация в палатке номер 28 невыносимая. Похоже, Саньи Рот ненавидит меня. Я получаю мизерную долю прибавок и самые тоненькие куски хлеба. Что касается места для сна, его увели у меня буквально из-под носа. Я считаю везением, когда удается втиснуться между вонючими телами, скорчившимися во сне, тесно прижав к телу руки и ноги. Дважды у меня крали хлеб, хотя я клал его на полку над койкой, чтобы потом съесть вместе с супом. Доказать воровство невозможно. Бандиты занимаются им с навязчивой регулярностью. Они поедают добычу сразу, на месте. А на протесты отвечают мастерски отрепетированным притворным возмущением.

У маленького Болгара дела идут не лучше моего. Он неосторожно оставил свою нижнюю рубаху и кальсоны на крыше палатки, чтобы просушить после стирки, и их немедленно украли. Когда он поднял шум, было уже слишком поздно. Приспешники Рота давно их сбыли. Им повезло: курева хватило на три дня. Но с парнем они плохо обошлись. Белье маленького Болгара было в сравнительно приличном состоянии – осталось со времен Эйле, когда он работал на Тодта. Он очень заботился о своем сокровище и ревниво его охранял. Мало кто здесь, даже из числа больших шишек, мог похвастаться наличием исподнего. Рот часами штопал свое в те воскресные часы, которые отводились на обработку от вшей и стирку, обзавелся иголкой и неустанно давил гнид, селившихся на швах кальсон.

Для маленького Болгара кража стала тяжелым ударом. Он ныл не переставая. Наконец я решил что-то предпринять. Дальше так продолжаться не могло. Однажды вечером я обратился к Роту:

– Можно переговорить с тобой, товарищ?

– Чего тебе?

– Почему вы взъелись на нас с маленьким Болгаром? Мы тоже хотим остаться в живых, вернуться домой, если получится. Чего вам от нас надо?

– А что вам не нравится? – пожал плечами Рот. – Мы вас сюда не звали.

– Вы прекрасно знаете, что и мы не напрашивались. Если вы не дадите нам место для сна, если будете красть нашу еду и одежду, мы погибнем. Разве у вас совсем не осталось чувства товарищества? Даже у грабителей должно быть сердце. Воровская честь. Я знаю, потому что раньше был судебным репортером.

Хмурое лицо Рота преображается:

– Чего? Репортером? Я-то думал, ты какой-то грязный торгаш.

– Я был репортером. А Болгар учился в университете. Он из очень богатой семьи и, может, когда-нибудь отблагодарит тебя…

– Плевать мне на благодарность! – фыркает Рот, хмуря брови. – Саньи Рот никогда в ней не нуждался. Ты знаешь, кем был Саньи Рот? Величайшим грабителем всех времен после Вили Медвежи.