Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме

Еще один «горящий», в буквальном смысле, вопрос – это вши. Наши одеяла кишат колониями серебристо поблескивающих гнид. Защититься от них невозможно: мы не видели мыла или специального порошка от паразитов с самого прибытия в лагерь. Цирюльники – преимущественно греки – раз в неделю старательно выбривают «полосу заключенного» сквозь толстый слой грязи на наших черепах своими тупыми ржавыми машинками. Начальство заботит только это – и ничто больше.

Мерзкие насекомые кладут конец нашим относительно спокойным ночам. Обитатели палатки номер 28 мучительно чешутся и ворочаются с боку на бок в зловонной темноте. Правда, места стало побольше: к началу сентября пятеро из нас умерло.

В лагере начинается эпидемия дизентерии. Болезнь поражает практически всех. Жить в палатках просто невозможно. Доктор Кац с ассистентами отправляет больных из лазарета, выдав им пару таблеток угля – и то, пока те не заканчиваются, – и несколько ободряющих слов.

Перед глазами пляшут огненные круги. На работе мы шатаемся от слабости. Каждые несколько минут отходим в сторону и испражняемся вонючим гноем. Приступы поноса случаются у некоторых по двадцать раз за день. Мы экспериментируем с «лекарствами»: смешиваем измельченную древесину с водой. Жжем уголь из картофельных очистков. Персонал кухни наживается, продавая гущу от заменителя кофе.

В конце концов одни поправляются, другие умирают. После двух недель мучений я более-менее прихожу в себя. Во мне осталось не больше сорока килограммов. Тощее лицо заросло месячной щетиной, кости выпирают наружу, колени торчат. Зеркала тут, конечно, нет, но оно мне и не нужно. Хотя мы все время проводим вместе, от нас не укрываются пугающие перемены, происходящие с каждым день ото дня.

Нас начинает преследовать новый кошмар.

Худые лица внезапно становятся неестественно округлыми. Неусвоенная жидкость скапливается под кожей: на лицах, животах, руках, ногах – повсюду. Мы опухаем. У меня раздуты колени и лодыжки. Каждое движение отзывается острой болью.

Доктор пожимает плечами.

Голодный отек. Сердце и почки не справляются с таким количеством жидкости. Они больше не могут перекачивать ее. Тем не менее мы по-прежнему должны выходить на переклички. Раздутые скелеты каждый день на рассвете стоят на плацу.

Лечение, казалось бы, самое простое: более калорийная пища, меньше воды в подобии супа и отдых, отдых, отдых… Но все это для нас недостижимо. Наши перегруженные сердца могут остановиться в любое мгновение. Ежедневная смертность достигает невообразимых масштабов. На стройплощадках трупы просто отволакивают в сторону, и однообразная механическая работа продолжается. Лишь спустя несколько дней мертвое тело свалят в яму с известью.

Наше эсэсовское начальство начинает задумываться: если так пойдет дальше, наступит дефицит рабочей силы. Затребовать новый транспорт с депортированными теперь не так просто. Компании тоже это замечают; «Зангер и Ланнингер» выделяют своим рабочим по 250 граммов конины в день. Это кое-какое подспорье.

Мы поглядываем на лица друг друга, ставшие будто незнакомыми. Смерть распростерла свои крылья над проклятым палаточным лагерем. Эсэсовцы берутся за дело, но, как обычно, не с той стороны. Вместо того чтобы озаботиться нашим питанием, они присылают новую директиву. Видимо, после отчета от коменданта лагеря появляется так называемая «дезинфекционная бригада», которая начинает окуривать палатки. Мера трудоемкая и совершенно напрасная. Примитивными инструментами, имеющимися в распоряжении дезинфекторов-заключенных, вшей не истребить. К тому же на данный момент это не самая серьезная проблема.

Янош Важони оказывается среди дезинфекторов. Он прибыл из Эйле в следующем транспорте, через несколько недель после нас. Его лагерь – номер шесть – находится в паре километров от нашего.

Он приносит печальную новость: Бела Маурер умер в Эйле. Я отворачиваюсь; на глаза набегают слезы. Мысленно я произношу скорбный монолог над его телом, выброшенным, очевидно, в яму с известью в Эйле; над неподвижным трупом человека, который так любил жизнь и обладал поистине огромным сердцем: