Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме

Повсюду царит паника. Теперь и большим шишкам есть что терять. Защититься от вшей невозможно, а именно они распространяют инфекцию. Эсэсовцы в ужасе. Никого не волнует, если умрет пара сотен заключенных, но теперь оказывается, что их тоже оставили в горящем доме вместе с приговоренными к смерти.

Они наивно пытаются уберечься от заразы. По приказу эсэсовского санитара вокруг инфицированного блока спешно строят деревянный забор. Объявляется строгий карантин. Они запирают нас в клетке, но тем самым только обманывают себя.

Драма набирает ход. В следующие пару дней заражаются несколько сот заключенных, а с ними доктора, капо, старшины и немцы-охранники. Эпидемия затрагивает даже мирное население соседних деревень.

Врачи трижды в день обходят блок. Щупают пульс, и, если он указывает на высокую температуру, пациента сразу перетаскивают наверх, в герметично закупоренный блок Б. Туда отправляют всех, у кого проявляются симптомы заболевания. Диагноз ставится наобум. Даже те, у кого температура могла подняться от туберкулеза, пневмонии или по другим причинам, оказываются среди тифозных. На весь лагерь лишь три термометра, и врачи, сами перепуганные до смерти, мало беспокоятся об ошибках. Половина из них уже в блоке Б. Больных «осматривают» с расстояния трех шагов, шарахаясь от любой вши и прекрасно понимая, что это не поможет.

Зато Фракаш полностью в своей стихии. Катастрофа удивительным образом придала ему сил. Он выпрямляет свою сгорбленную спину, храбро смотрит смерти в лицо. Он не боится инфекции. Фракаш ухаживает, заботится, помогает и утешает, насколько хватает сил. Однако их все меньше и меньше. Из-за карантина питание становится совсем скудным: в день мы получаем лишь ломтик хлеба – буквально на один зубок.

Под видом супа из кухни приходит отвратительное жидкое пойло. Кухонные работники сами в ужасе.

Эсэсовцев это не волнует. Каждое утро и вечер они пробегают по хрустящему снежному насту к кухне, стараясь держаться подальше от инфицированного барака. В остальное время они прячутся у себя в казарме. Управление лагерем полностью переходит к Муки и его напарнику-поляку. Преимущественно надзор осуществляют польские новички, снедаемые еще более беззастенчивой алчностью, чем их предшественники.

Раньше в лагере умирали от поноса и голодных отеков, теперь же, по статистике, лидирует тиф. Он убивает медленней и тяжелее, за долгие дни и даже недели высокой температуры. Вскоре мы узнаем, что такой тиф называется сыпным. От него можно выздороветь – в теории, – если сердце выдержит сильный жар, если пациент будет получать подходящее питание, если его окружение проявит достаточную внимательность – особенно в первые дни, – и удержит его от избыточного потребления воды… если… Сколько их, этих если!

Два врача нашего блока, Фракаш и Пардани, стоят на том, что от тифа не обязательно умирают. Все зависит от сердца. Большего сказать пока нельзя, поскольку болезнь тянется ровно столько, сколько и инкубационный период: три недели.

Напряжение становится невыносимым: приходится лежать в огороженном забором бараке смертников и ждать, не впрыснет ли следующая вошь заразу в мою кровь. День за днем проходят в странном ступоре; по ночам я впадаю в тупое полузабытье.

Сейчас, оглядываясь назад, я не могу вспомнить, как пережил те мартовские дни, хотя болезнь и обошла меня стороной. Я отчаянно цеплялся за жизнь: всей кровью, всеми нервами, из последних сил. Те, кто находился со мной там, те, кто вернулся домой, знают: это было возможно, только если погрузиться в беспамятство.

Инстинкт выживания ввергал нас в транс, порой на много часов кряду. Он притуплял наши чувства, делал безучастными ко всему. Мы смотрели и не видели, слушали и не слышали. Это можно сравнить с полусном – более или менее.

Фракаш не стал смеяться надо мной, когда я рассказал ему, что происходит.

– Так и должно быть. Бегство в беспамятство. Вам повезло иметь такую способность. Я себе подобной роскоши позволить не могу. Но все равно, быть врачом в Дёрнхау – лучшая из судеб.

Вот он, настоящий человек, – прямо передо мной.

Новости с фронта не особо его интересуют, хотя он безустанно их распространяет. Сегодня хорошая новость – это лекарство. Жаропонижающее и укрепляющая микстура.

Пардани, бывший главный врач, свергнутый с трона, тоже проявляет чудеса отваги. Он не забыл обо мне и иногда приносит витамины, сохранившиеся со времен былого изобилия.

Балинт приходить не осмеливается. Большие шишки посвящают все свое время и силы единственной цели: не допускать вшей до своих постелей, одежды и тел. Безуспешно, конечно же. Среди начальства процент заболевших не меньше, чем среди обычных узников.

Глава двадцатая

По ту сторону колючей проволоки вершатся судьбоносные события. Кельн пал в начале марта, войска союзников перешли Рейн. За Берлин ведутся бои. Десятитонные бомбы тысячами сыплются на немецкие города, лежащие в руинах. Во второй половине марта капитулируют Франкфурт, Манхейм и Данциг. Прорвавшись через Венгрию, советские войска вступают в Австрию и подходят к Вене.