Закрыть глаза поплотнее Мишка не успел: вокруг и повсюду, со всех сторон, возник то ли гул, то ли звон — Мишка узнал этот сигнал: некоторое время назад с ним пришло спасительное утро. Замок чем-то недоволен, это замок его тормошит… ну зачем, спрашивается… И асфальтовое покрытие под Мишкиной правой щекой стало вдруг резким, колючим… Ой!.. Больно, тяжко!..
Сил на здравые размышления по-прежнему не было, только брести куда-то, вытаращив глаза под слипающимися веками… Подобно тому, как овцы и коровы на пастбище идут все равно куда, лишь бы прочь от лая сторожевых собак и посвиста пастушьего бича, так и Мишка брел и брел, подгоняемый звоном и тычками окружающего пространства, покуда не очутился в вестибюле, возле билетных касс. Народу там было — почти никого, женщина и двое мужчин.
Какой-то мужик за пятьдесят, округлой комплекции и венчиком седины вокруг неяркой плеши, качал права у кассирши-билетерши, переругивался с ней и стариком охранником, доказывая, что он художник-профессионал и поэтому волен бесплатно входить и выходить из Инженерного замка в Русского музей, из Мраморного дворца в Эрмитаж, и так далее. А кассирша раздраженно обличала предъявленный документ в том, что подобных общин-объединений в Петербурге больше, чем жителей и гостей вместе взятых, и пускать бесплатно каждого на основании этой филькиной грамоты с самодельными печатями она не будет…
Все трое излучали из себя видимую для Мишкиного внутреннего ока субстанцию… неясного такого цвета, типа, всполохами: то определенно синеватая, то словно бы красноватая, и Мишка почему-то потянулся к этому сиянию, подошел поближе к мужику-художнику — от него оно особенно густо валило — тронул свечение рукой… Бы-бымс! Как током тряхнуло! Но — не больно, даже как-то так и бодряще… А ну еще! Бы-бымс, бы-бымс!..
И задышалось. Ноги были по-прежнему как ватные, в ладонях слабость, но веки уже не слипаются, мысли зашевелились… Мишка уже осознанно цапнул растопыренными пальцами синеватое нечто перед собою — хвать! Он еще хочет, это… это… это не то чтобы вкусно, или еще как… нет, оно вроде еды, питья и воздуха одновременно…
Мужик умолк и перестал суетиться, рука с 'неправильным' удостоверением опустилась вниз, он и сам словно сгорбился, в то время как охранник и тетка-билетерша продолжали возмущаться наглыми претензиями 'художника' на халявный проход. Мишку никто из них в упор не видел, чем он и воспользовался: подошел к каждому и дочиста обобрал с них это странное голубоватое сияние. Сил прибавилось, да так заметно, что и сон с него соскочил начисто!
— А-тлична! Здесь он грамотно подкрепился! Вот что ему не хватало! Этой… ну… ауры этой! Аура — это жизнь… для нежити… Но он не нежить! Пока еще он человек! И далее намерен им оставаться!
В вестибюле разлилась тишина, которую почти сразу же взболтала входная дверь: папа с двумя детьми — и все такие шумные, веселые! Художник молча побрел к выходу, охранник вернулся к своей двери — все словно погасшие, одна лишь тетка-билетерша металлическим голосом озвучила для папы-туриста расценки и не преминула пальцем показать на стенд с прейскурантом… И еще раз ткнула всей ладонью из оконца, с возражающей поправкой, ибо взрослый посетитель что-то переспросил, вроде бы недоуменно, вроде бы недопонял… Вновь от билетерши полыхнуло коротким венчиком голубоватого свечения, и Мишка тотчас вытянул ауру в себя. Даже эта несгибаемая тетка притихла, побывав донором дважды подряд, без слов отсчитала сдачу, молча дала билеты…
Папа и дети ничего такого из себя не излучали, стало быть, делать здесь просто нечего…
Зато вдруг стало понятно — чего, собственно говоря, искать и что он должен делать: добычу искать! Эх, блин горелый, надо было раньше этим заняться, сколько упущено! На охоту!
Голод! Вот он какой бывает, оказывается!.. Ни сладкого, ни мучного, ни воды, ни мяса… Этого синего свеченьица ему надобно! С ним он жив, а без него… Да, он эту синеву поглощает, им питается, с его помощью накапливает в себе силы, которые потом растрачивает. По науке, любой организм — динамически устойчивая открытая система. Так это называется в физике. Вот идиот! А что он силы тратил, на эксперименты с камнями да голубями… на болтовню с другими идиотами, в панамках кокошниках! Вместо того, чтобы… Стоп, не злиться. Восполнять надо высосанное — и срочно! И без нервов. Любые злобствования делают его уязвимее, слабее, недолговечнее. На поиски 'синьки' тоже силы тратятся, но здесь жадничать не приходится, это необходимые производственные затраты, накладные расходы, он в школе это изучал на 'основах экономики'. Не то чтобы изучал… просто завуч на своем уроке рассказывала… в одно ухо влетело, да там и завязло…
И Мишка уже целенаправленно двинулся обходить свои скромные охотничьи угодья. Почти сразу же у ворот он напоролся на матерно спорящих между собою мужиков из местных работников — бымс-бымс, готово дело! Стало еще чуть полегче, руки-ноги не дрожат…