Мишка вспомнил, как 'после вчерашнего' обычно тряслись по утрам руки у бати, и как он 'унимал тремор' с помощью опохмелки… О бате, о родных лучше пока не думать!.. Вот и он, Мишка, словно бы опохмеляется… В зависимость попал от синьки-ауры, которая теперь для него и еда, и водка, и кислород… Алкаш, колдовской наркоман!.. Не злиться, дальше идти, двигаться и искать, а на ходу извилинами шевелить… извилинками пошевеливать, улыбаясь и напевая, беспечно радуясь солнечному утру, ясному дню, теплому вечеру, доброй ноч… ой, нет!.. До ночи далеко, о ней тоже лучше не вспоминать.
Поначалу было довольно интересно выслеживать и поглощать новую пищу при помощи новых возможностей, но часа через три Мишка устал от этого развлечения, разумом устал, не мышцами и колдовством, ибо вновь ощутил неладное: на каком-то этапе уровень накопленных внутренних сил перестал повышаться, потому что затраты на поиски добычи, на ее усваивание сравнялись с добытым. Типа того, что как только он оклемался, поднакопил ауры, так и тратить ее стал больше, причем на те же самые операции… Сколько вливается в бассейн — столько же и выливается.
— Мала добыча, — прошелестел в Мишке внутренний голос, — скудна порода…
Гадский голосок, противный, угрюмый, словно бы и не Мишкин, а чужой, но Мишка уже притерпелся к тому, что радости вокруг него и в нем самом произрастает очень уж мало, все сплошь угрозы, а не угрозы — так досады и засады…
Неутихающая тревога и неутолимый колдовской голод гнали и гнали его куда-то вперед, кругами и спиралями наматывая в огромный призрачный клубок все пройденное внутри западни Михайловского замка, пока, наконец, он не очутился на звоннице внутридворцовой церкви, прямо под шпилем, который, как вспомнил Мишка, первый оповещает территорию замка о наступившем утре. Но сейчас был день, исход дня в самом его начале… Колоколов не было, тем не менее, Мишка явственно видел, где они должны быть-висеть, их законное место ни с чем спутать невозможно. Обычная площадка, достаточно высоко расположенная, чтобы с нее обозревать обширный кусок исторического центра города, в другое время и при других обстоятельствах Мишка с удовольствием бы поглазел… Да только иные впечатления ударили под сердце — и уже было не до питерских красот: лютым, яростным, зловещим, дочерна синим слоем застывшего пламени окутано было все окружающее пространство… тем самым, которое можно усваивать, утолять голод и жажду, есть, жрать, обжираться!.. В жилу! Ох, как это вау! Мишке бы броситься поглощать, но он конкретно примерз на месте, и волею, и разумом, ибо все это богатейшее месторождение ауры, столь желанной и затягивающей, содержало в себе примесь чего-то такого… чему и названия-то вербального нет… мягко говоря — ужасом пропитано! О-очень мягко говоря!.. Мишка неловко повернулся на месте, осторожно, дабы заранее не вляпаться в то, что так приманивает его и пугает, но не уберег левую руку и локтем саданул в угол стены, как раз туда, где налипшие призрачные комья были особенно вздутыми. Рука и отнялась тут же, утратила чувствительность и подвижность. Мороз, коснувшись локтя, пополз дальше и дальше, вглубь тела, к сердцу… Мишка не представлял, как нужно реагировать на случившееся и уже не сопротивлялся, тупо дожидаясь неизбежного… даже прижмурился… Но холод, проникший в Мишкино сердце, не остановил его, не заморозил и не сожрал, он просто… насытил его новыми ощущениями, новой силой… и новыми знаниями… Первое и главное — он по-прежнему жив! И тело оттаяло почти все, кроме холодного комочка в груди.
Теперь вдруг Мишке стало ясно-очевидно — почему эта синька, густо скопившаяся в пространстве звонницы, оказалась такая мощная и стойкая, ведь ей много лет… пять, а то и десять… или нечто среднее… Нет, побольше десяти, но это не важно… А важно то, что осталась она от существа зловещего и могущественного, способного внушить страх и послушание не только демону Авралке-мочалке, или императору Павлику, но даже и самому дворцу, Михайловскому замку. И все местные уроды-нежити боятся тронуть ее, боятся всасывать… И Мишка бы не стал…
Это существо какое-то время пребывало здесь на звоннице, грозное и мрачное в своем запредельном одиночестве, и смотрело куда-то вдаль… может быть на Заячий остров Петроградской стороны… или еще куда-нибудь… Безопаснее об этом не думать, и лучше всего свалить отсюда как можно скорее… Он ведь случайно задел, у него ведь не было помысла — втянуть в себя черную синеву, вернее, был, но сразу же испарились все желания на сей счет, как только он понял, что к чему… Дёру отсюда!
Ужас Мишку захлестнул, с головой и сердцем, но, все-таки, в гораздо меньшей степени, чем если бы ауру хлебнул тот же император Павлик… Почему?.. А потому что он все еще человек, а не призрак и не демон, в нем есть свободная воля выбора. Вот попозже, когда он станет нежитью, присягнет и обретет верность…
— Не-ет! — отчаянно закричал Мишка тихим и дрожащим, одному ему слышным криком! — Я не хочу быть нежитью! Я не буду присягать!