Хомский без церемоний

Какую именно общественно необходимую работу можно поручить машинам – и каким машинам – сказать не может никто, поскольку этих машин не существует и, вероятно, никогда не будет существовать. Эта идея представляет собой своего рода научно-фантастическую задротско-гиковскую фантазию о кнопочном рае. На самом деле это как тоска по роботам-рабам. Аристотель, который был сторонником человеческого рабства, однажды отпустил на волю своё воображение и представил машинных рабов; но тогда он считал машинами и человеческих рабов.254 Некоторые мыслители (например, Гегель) считали, что рабство унижает как господина, так и раба. Это была популярная тема в американском движении против рабства, и ранее этого мнения придерживались просвещённые рабовладельцы, такие как Томас Джефферсон. Возможно, жизнь за счёт роботов-рабов также приведёт к деградации их владельца. Он может стать толстым и ленивым. Именно так должен думать Хомский, если он всерьёз верит в сказанное фон Гумбольдтом о самореализации и творчестве как о высшем развитии человека. Дело не столько в том, что Хомский не верит в этот идеал – который был лучше выражен Фридрихом Шиллером, Максом Штирнером и Уильямом Моррисом, чем фон Гумбольдтом или им самим, – сколько в том, что он его не понимает.

Пожалуй, самый показательный текст в сборнике «Хомский об анархизме» – это интервью Би-Би-Си. Во всех других интервью подхалимы Хомского сознательно задают ему вопросы, на которые он хорошо отрепетировал ответы. Интервью Би-Би-Си – одно из мест в книге, где он утверждает, что анархизм является «рациональным способом организации развитого индустриального общества… Я думаю, что индустриализация и развитие технологий расширяют возможности для самоуправления в широких масштабах, которых просто не существовало в более ранний период» (136).

Такого рода бессмысленная риторика достаточно хороша для фанатов вроде Барри Пэйтмена, но Питера Джея из Би-Би-Си было не так легко обмануть. Ему нужен был хороший материал, а не прославление Хомского. Если он ещё не был знаком с очевидными недостатками высокотехнологичного анархо-синдикализма, то он быстро уловил их, выслушивая ветреную и напыщенную речь Хомского. Джей спросил, какие «остаточные формы правления фактически сохранятся» (137) – Хомский не возражал против этой формулировки, он только сказал, что «делегирование полномочий довольно минимально и его участники на любом уровне правительства должны нести прямую ответственность перед органическим сообществом, в котором они живут» (137). Другими словами, анархо-синдикалистский режим – это «правительство», государство. И поэтому Хомский не анархист. О каком именно «органическом сообществе» может идти речь в высокотехнологичном обществе с правительством, он не говорит. Это просто бессмысленная сусальная фраза вроде «органической еды».

Питер Джей быстро сообразил, что Хомский хотел и того, и другого. Хомский хочет всех удобств и роскоши, которые он получает от промышленного капитализма – он входит в группу людей с очень высокими доходами (229) – но без промышленного капитализма. Анархистская революция положит конец промышленному капитализму. Хомский хочет сохранить после революции преобладающий (как он полагает) высокий уровень жизни и распространить его на всех в мире. Он может быть недостаточно осведомлён о том, что даже в США не так много людей с его уровнем жизни. Мало кто из американцев чувствует себя в экономической безопасности, даже те, кого в большинстве других стран сочли бы богатыми. Большинство людей из небольшого числа богатых путешественников, в отличие от Хомского, вынуждены сами оплачивать авиабилеты. В странах Третьего мира, как он знает, уровень жизни намного, намного ниже. Он не понимает, насколько интенсивная эксплуатация ресурсов и рабочих требуется для поддержания его собственного высокого уровня жизни, который в принципе не может быть распространён на весь мир. Иначе мы бы израсходовали всё, что можно использовать на этой планете, задолго до наступления этого тысячелетия. И Хомский, вероятно, не отмахнулся бы от этой проблемы так же небрежно, как это сделал писатель-фантаст Роберт Хайнлайн: «Мы исчерпали эту планету, давайте найдём другую».