Хорасан. Территория искусства

В первую очередь нас интересует перцептивно осознаваемая дистанция между криптой и куполом. Архитектура, как и любой другой вид искусства, вовлечена в особенности окружающей среды, включая и ее ментальную оснастку. Космологические и метафизические особенности восприятия в средневековом Хорасане – месте, где восходит солнце – заставляли носителей культуры вслед за такими светочами, как Фараби, Ибн Сина и Сухраварди, оперировать новыми категориями космической топографии и специфической среды. В этом смысле «средовой образ» обогащался новыми космологическими коннотациями. Поскольку проблема «восточной философии» была поставлена еще Фараби, то архитектурное решение проблемы воображения космологического образа³⁴⁶, о котором говорил Корбен, должно было последовать скорее раньше, нежели позже строительства той же башни Гунбад-и Кабус. Если города лежат у подножия башен, то нижняя граница Града Света, достаточно распространенный образ у целого ряда авторов, включая Ибн Араби, размещалась на крышах башен³⁴⁷. Такова специфика метафизической, но одновременно и реальной, дистанции между архитектурной криптой земного мира и куполом мира небесного. По этой причине в теории «озарения» (ishrāq) Сухраварди храмы называются «павильонами света», где семантически выделенное место уделяется вышнему свету (nūr)³⁴⁸. Неожиданное появление высотной башни Кабуса в начале XX века является перцептивной формой, сложившейся в результате распространения в интеллектуальных сферах Хорасана идей о метафизическом «средовом образе», который был впервые сформулирован Фараби, а затем Авиценной и Сухраварди. Между прочим, перу Сухраварди принадлежит «Повествование о башнях». Крайне интересно, точного ответа об истоках башенной формы мавзолеев нет, а прямые и косвенные намеки следуют один за другим.

Даже если встреча Ибн Сины и амира Кабуса не состоялась ни в Бухаре, ни в Гургане, очевидно, что мавзолей Кабуса обладает ярко выраженной «силой восприятия» и «силой созидания»³⁴⁹. Собственно это обстоятельство и позволяет ввести имагибельную природу мавзолея в контекст размышлений о «восточной философии» Фараби, Ибн Сины, Сухраварди, что рельефно показал Корбен. Действительно, «ментальное пространство формулируется строителями пространств»³⁵⁰. Такое пространство обладает не только определенными симптомами и характерными для него вещами, но и глубиной. Корбен специально подчеркивает, что путешествие с Запада ведется не к Востоку, а в Восток, в глубины царства, где восседает мудрый, всевидящий, однако невидимый правитель. Напомним, о значении глубины мы говорили выше.

Ибн Сина является путником, нелегкие обстоятельства вынуждают его физически пройти весь иранский мир с востока на запад. Однако проблема странничества встает и в аллегорическом смысле: философ является певцом странничества, о чем подробно рассказывает Корбен, и о чем повествуется в небольшом аллегорическом трактате «Хаййа ибн Иакзан». Его внутренняя жизнь и жизненные перипетии, таким образом, становятся оболочкой для его же аллегорий³⁵¹.

Напомним еще раз, гроб Кабуса ибн Вашмгира был подвешен под свод купола так, что на него падал свет с востока из единственного окна³⁵². Тело амира Гургана было поднято к куполу небесных сфер, и осеняли его солнечные лучи, падающие с восточной стороны. Случайно ли это немаловажное обстоятельство, корреспондирующее с распространенной в Хорасане «восточной философией»? Безусловно, нет, возможность встречи Ибн Сины и Кабуса ибн Вашмгира в Гургане дает нам повод к утвердительному ответу. В Гургане Авиценна жил два года (1012–1014), а об известной еще в саманидской Бухаре «восточной философии» амир Кабус не мог не знать.

Авиценна умер на западе Ирана в Хамадане³⁵³ 18 июня 1037 г. В контексте «восточной философии» Авиценны, его путь с востока на запад можно счесть перцептивным маршрутом. Ибн Сина заканчивал свою жизнь, столь блестяще начатую в Бухаре, в провинциальном городке Ирана. Под давлением тяжелых обстоятельств он был вынужден проделать обратный путь, с востока на запад.

В начале 50-х гг. XX в. архитектор Хушанг Сейхун возвел над его могилой мавзолей и установил на нем несколько облегченную модель башни Кабуса с шатровым навершием (ил. 127)³⁵⁴. В совпадении нельзя усомниться. Следовательно, с памятью об образе Ибн Сины прочно связывается именно башенная форма с характерным навершием. Ведь образцом для монумента могло быть избрано здание из родной ему Бухары или из Исфагана, где он также провел плодотворные годы. Этого не произошло.