Хорасан. Территория искусства

Нам надлежит решить нелегкую задачу с целью уяснения антропологического горизонта «Гунбад-и Кабус» – образца, обращенного в Хамадане в архитектурную башню, возведенную по принципу сходства. После установления двойника башни амира Кабуса в Хамадане становится очевидным, что именно эта башенная форма соотносится с двумя «я» Авиценны. Два «я» являются выражением двух тел Ибн Сины: над одним из них в Хамадане воздвигнут мемориал, а другое тело очевидно корреспондирует с мавзолеем XI в. Гунбад-и Кабус, где, однако, упокоен другой человек.

Ситуация предельно приближена к той, что описана в книге Э. Канторовича «Два тела короля», где автор на широком материале обсуждает тему «двух тел» короля, возникшую у английских юристов в XVI веке³⁵⁵. У короля было два тела, одно, данное ему природой, а другое политическое. Хотя второе тело считалось более долговечным и престижным, тем не менее, подчеркивает Канторович, два тела неразделимы – природное тело включает в себя тело политическое. Больше того, политическое тело обретает явственные черты вечности, бессмертия.

Зададимся теперь вопросом: над каким телом Авиценны был торжественно открыт памятник в Хамадане? В данном случае имеет смысл рассуждать именно о теле философа, а не об абстрактной памяти о нем. Ведь вся страна в лице шаха Ирана воздавала почести не просто погребенному и истлевшему телу Ибн Сины. Философское тело Ибн Сины получает абсолютный приоритет по сравнению с телом естественным и давно погребенным. Страна чествовала великого иранского философа, над могилой которого был открыт мемориал. Аналогичным образом иранское «Общество национального наследия» в течение 50 лет один за другим воздвигало монументы над могилами великих иранских поэтов.

Возведение над мавзолеем современной модели башни начала XI в. отсылает нас не к телу Кабуса, а к меморизированному телу философа Авиценны, посетившего Гурган и прожившего там два года. Хамаданская башня избрала свой горизонт архитектурного мимесиса, она не ограничивается моделированием внешней формы башни амира Кабуса, одновременно и тем самым она воспроизводит прецедент посещения Авиценной города Гурган. Исторический прецедент присутствия Ибн Сины в Гургане, как было сказано выше, имеет прямое отношение к особенностям внутренней формы башни начала XI в. Учитывая наличие очевидных иконографических признаков «восточной философии» Ибн Сины в Гунбад-и Кабус, можно допустить наличие в нем знаменательного образа, никак и ничем не очерченного – это образ внутреннего тела Авиценны. Он уехал из Гургана, но его присутствие закреплено во внутренней форме мавзолея. Безусловно, внутренняя форма мавзолея в Гургане и внутренняя форма Авиценны составляют целокупный архитектурно-антропологический образ. Очевидно, что именно башня амира Кабуса является транспространственным и трансвременным «образом среды» средневекового Хорасана и современного Ирана.

Другими словами, в хамаданском мемориале закреплен отчетливый след тела философа, еще не приехавшего в древний город и не почившего там от тяжелой болезни. Вновь и вновь заметим вслед за Мерло-Понти, отметившим в «Феноменологии восприятия», что восприятие прошлого нельзя связывать с воспроизведением всей картины минувшего, а только с углублением в избранный горизонт прошлого и развитием этого горизонта в настоящем. Сказанное нами есть возможность, являющаяся одним из состояний реальности³⁵⁶. А возможность входит в структуру связей реальности³⁵⁷.

Восприятие ментального образа интерьера может совпадать или разниться с восприятием формы, которая всегда на виду и не всегда совпадает с восприятием внутреннего образа. Мы предлагаем вновь сосредоточится на конусообразной кровле башни амира Кабуса и всех подобных мавзолеев на севере Ирана с тем, чтобы сгустить наше восприятие этой формы, понять причины ее возникновения именно в Гургане, и именно в это время.

Внешний конический профиль куполов, да и сама высотность башни плохо комментируется в изданиях по иранской архитектуре. В самом начале раздела нами было выдвинуто предположение о том, что иконографическим источником башни Кабуса и формы ее кровли являются аналогичные мозаики из Большой мечети Дамаска с изображением архитектурной среды Эдема. Назовем мозаики из Дамаска прямым источником для архитектурной иконографии мавзолея Гунбад-и Кабус. Мы много говорили об архитектурной среде этого мавзолея, одним из образов которой является круглая или полигональная башня с шатровым куполом. Мы предлагаем еще один вектор, составляющий целостный иконографический образ не только мавзолея Гунбад-и Кабус, но и остальных башен, распространенных исключительно на севере Ирана.