Хорасан. Территория искусства

Итак, орнамент составлен из узлов-гирихов в двухмерном пространстве стены, следовательно, орнамент топологичен и обладает рядом связей между отдельными узлами. В этом возможная теория гириха может быть сближена не просто с математикой (что, как правило, делается), а с математической теорией узлов. Когда мы говорим о связах гирихов, мы должны также помнить о связи геометрического и растительного орнамента, во-первых, а также связи растительного орнамента с каллиграфическими начертаниями, во-вторых. И, в третьих, когда цепь гирихов истекает из одной геометрической фигуры, такую цепь мы вслед за исследователями «теории узлов» будем называть изотопной²⁷. Подобно атомам, которые располагаются в одном месте (looq – «равный», «одинаковый», и хотах; – «место»), скопление гирихов также подлежит топологическому единству, будь то просто плоскость или постройка с наружными и внутренними стенами. Однако, в отличие от математической «теории улов», гирихи в пространстве своего распространения не пересекаются, их «зацепливание» осуществляется посредством смежности, то есть тесной пространственной связи. Назовем эту связь гаптической. Хотя, если провести геометрический анализ многообразной и воображаемой продолженное™ линий исходного гириха, то картина предстанет вполне достойной для введения орнамента в контекст «теории узлов». Мы же предпочитаем остановиться на том, каковым нам видится образ «гомологичной» и «негомологичной» орнаментальной цепи.

Мы продолжаем выводить специфические для нашего орнамента термины. Орнамент тотален. Тотальность орнамента обнаруживается на самых ранних примерах керамических образцов саманидского времени. Сила тотальности орнамента состоит в том, что не существует ничего такого, что могло бы противостоять орнаменту. Не зря орнамент в некоторых культурах обладает магическими свойствами. У орнамента не существует Иного, ибо никто и ничто не в состоянии противостоять ему²⁸. От архитектуры до простой кухонной утвари все может быть покрыто орнаментом, даже персидская средневековая поэзия, как мы покажем это ниже, не просто орнаментирована, а представляет собой тотальность орнамента. Слова Левинаса «Чтобы овладевать вещами, схватывать их, достаточно двигаться, делать»²⁹, в полной мере относимы и к орнаменту, атакующему любую поверхность, любой строй вещей.

Орнамент – это вещь, которая посредством силы способна тотально преобразовать любую форму и плоскость, наделив их своим неотъемлемым присутствием. Неотъемлемость присутствия орнамента в данном случае является важнейшим признаком вещи, которая отныне в полной мере причастна орнаменту Причастность другой вещи орнаменту выражается в их совместном пространственном простирании. Вещь озабочена орнаментом, равно как и орнамент озабочен вещью. Их взаимная озабоченность рождает покрытую орнаментом форму. Зигфрид Кракауэр в рассуждениях об орнаменте вспоминает актеров на театральном помосте, которые, как он считает, являются конструктивной частью сценографии, и танцоров балета, оказывающихся субъектами разворачивающегося действия³⁰. Рассуждения Кракауэра об орнаменте не ограничиваются указанной книгой, они рассыпаны по разным статьям и эссе автора. Для него орнамент много более весомая и значимая величина, нежели просто декор. Тем, кто знаком с орнаментальными формами письма в Средневековье, понятно утверждение Кракауэра о том, что орнамент есть все – от каракулей до различных форм письма – «орнамент является интеллектуальной и реальной формой абстракции»³¹.

«Орнамент как концепт является центром стяжения всего и вся, посредством орнамента универсум метрополиса способен войти в активные отношения с критически настроенной субъективностью»³².

Ситуация, как мы уже знаем, усугубляется, когда в саманидской керамике арабское письмо переходит в собственно иранский орнамент (см. главу I). По-видимому, в письме как таковом априорно заложен дух орнамента. Как только отдельно взятая форма письма сталкивается с малейшей возможностью обратиться в орнамент, она незамедлительно уступает ему.

Те, кто знаком с идеями Луиса Салливана об органическом орнаменте, столь повлиявшем на органическую архитектуру Ф.Л. Райта и его же отношение к орнаменту, обратит внимание на принципиальное схождение этих идей с высказанными выше. Салливан писал об органическом единстве орнамента и архитектуры, он говорил о выражении в орнаменте формы и функций архитектурного здания. «Здания наряжены в одеяния поэтической образности» (poetic imagery), – говорил он³³. Еще раз обратим внимание читателей, что Салливан совершенно справедливо пишет об одеяниях поэтической образности, а не просто одеянии, или вуали, драпировке, о чем без устали продолжают и продолжают говорить современные ислледователи. Прошлое не учит.