Хорасан. Территория искусства

Геометрический орнамент полигональной формы назначен для организации вокруг себя геометрически-луче-вой композиции. Такой узел и такая композиция способны распространяться в трехмерном пространстве (такой узел называется «гармоничным узлом»). Однако формулировки Неджипоглу о существе гириха-узла вызывают определенное недоумение, вот, например, одна из них: «Гирих это высококодифицированный способ геометрического набора рисунка…»³⁴. Что такое кодифицированный гирих остается непонятным не только нам, но и Т. Аллену³⁵. Гомбрих и Олег Грабар сходятся во мнении о том, что орнамент призван окаймлять, заполнять и связывать. Грабар концептуализирует орнамент, посвящая свою книгу посреднической функции орнамента везде и во всем. Никто не задавался целью вскрыть этимологический горизонт слов, обозначающих собственно орнамент или отдельный его элемент.

Слово girih древнеперсидского происхождения, как поясняет нам престижный словарь Деххуда, указывая на идею стягивания, собирания, сложности³⁶. В свою очередь, существует индоевропейский корень ger, gere-, одним из значений которого являются собирание воедино, соединение, схватывание, накапливание (zusammenfassen, sammeln)³⁷. Таким образом, природа узла, а следовательно, и орнамента, состоит в пространственном стяжении всего и вся, в том числе других производных и независимых геометрических узлов и растительного орнамента (isllml³⁸). Однокоренным для слова и понятия girih является греческое слово agora³⁹ со значением открытой площади, в которую и к которой стягивается вся политическая и коммерческая жизнь полиса. К тому же этимологическому горизонту относится и славянское слово *gъrstь (горсть).

Имеет смысл несколько слов сказать и о слове «орнамент». В этимологическом словаре Покорного обращает на себя внимание корень ar-1*, (a)re-, arǝ-, rē- (a)rī-, rēi-, со словобразованием rt-, art- в значении соединять⁴⁰. Сказанное склоняет нас к следующему соображению: важна не только геометрическая природа узлов, не менее ценно концептуальное обстоятельство накапливания в узле энергии экстенсивного и интенсивного распространения, взаимопереплетения и, конечно же, стяжения.

Теория узлов во многом полагается на чувство абстрактного⁴¹. Орнамент, такой как он состоялся в искусстве исламского мира, возник и располагается вне границ значения, он требует осмысления своей причастности к мысли об истоках и правилах своего существования именно в той культуре, в которой он возник.

Для нас орнамент всегда остается генерирующей силой, побуждающей к организации сил другого порядка, отвечающих за формирование значений. Феноменологическая структура орнамента, взятого как целое и неделимое, не ясна и никем еще не прояснена. Следовательно, она ждет своего выявления прежде возникновения упомянутых сил и возникающих значений конкретно суфийского или какого-либо еще свойства, но концептов категориальных, подготавливающих суждения о пространстве и времени, о пластическом характере, об антропологическом составе орнамента. Ввести орнамент в силовое поле визуальной антропологии остается задачей заманчивой и первостепенной.

Исследователями прошлого и настоящего абсолютно не учитывается важнейшая черта орнамента – он не изобразителен, а потому ничего не означает как пластическое целое⁴². Следуя за Э. Крисом, мы понимаем, что единственным горизонтом памяти орнамента являются общие и стратифицированные представления о прекрасном. Возможные рассуждения об орнаменте хорошо укладываются в размышления Криса о личностном «творческом воображении», «утверждающем различие между единичным и множественным⁴³. Развивая замечание Криса, заметим, что причастность орнамента к множественному (скажем, значению) может быть оспорена единичным восприятием метазначения орнамента, при котором любая частность или множественность позиций оказывается несущественной. Следовательно, единственным значением орнамента будет всегда оставаться концептуальный образ внеизобразительного и метапространственного целого по отношению к позиции любой частности.

Только после такого отношения к орнаменту возникает необходимость наделения дополнительными свойствами, не лежащими в нем самом априорно. Наконец, не может быть закрыт вопрос об истоках орнамента внутри собственно иранского круга идей как о самодостаточной, этноцентричной культуре. Этот подход по отношению к эволюции орнамента не должен вестись в русле теории заимствования, что делается современными историками искусства массированно и со вкусом дела, ибо современная философия и теория искусства накопила достаточно сил для преодоления подобных взглядов.

Нашей задачей в следующем разделе главы явится постановка вопроса о существе орнамента и, соответственно, арабески⁴⁴. Наконец, ждет своего разрешения и еще один вопрос: настолько ли близки по своей сути орнамент и арабеска, как это понимают Гомбрих и Грабар?

Уточнения:

Рождение парадной полихромной архитектуры