Хорошая сестра

– Ну хоть кто-то здесь постарался, – сказал Билли. Дэниел добродушно рассмеялся. Трудно было не воодушевиться духом товарищества, царившим тогда в машине. Похоже, Билли и Дэниел не собирались нас покидать, по крайней мере в ближайшее время. Это было здорово. И все же, услышав звонкий мамин смех, я ощутила знакомое чувство ужаса. «Что-то пойдет не так», – думала я. В чем маме не было равных, так это в том, чтобы разрушать все хорошее.

Ферн

Всю следующую неделю Роуз не отходит от меня ни на шаг. Она приходит утром, чтобы отвезти меня на работу, вечером приносит готовую еду. Оставляет по всему дому листовки по йоге для беременных и гипнородам. Она звонит и пишет каждый час, чтобы «просто проверить». Раньше Роуз всегда уважала мое желание быть предупрежденной заранее – всегда четко следовать моему плану и не заявляться без предупреждения. Сейчас все иначе. Но, как оказалось, все ее визиты к лучшему, потому что каждый раз ей удается предотвратить какой-нибудь кризис: конфисковать из холодильника мягкий сыр и мясные полуфабрикаты (от которых я, очевидно, могу заразиться листериями, и это убьет ребенка) или заявиться ко мне на работу, потому что дома я забыла выключить масляную лампу (что довольно странно, поскольку последнее время я использую ее крайне редко). «Хорошо, я была там!» – каждый раз восклицает она. Я могу рассчитывать, что она оставит меня в покое, только когда иду навестить маму. И вот четверг, я испытываю странное чувство облегчения, входя через автоматические двери «Сан-Мидоуз».

Я поднимаюсь по лестнице в мамину палату. Тереза, ее логопед, снова там; мама сидит в своем кресле, как обычно, рядом с откидным столиком, на котором стоит чашка с водой и шоколадный пончик. Я с минуту наблюдаю за ней, стоя за дверью.

У Терезы в руках открыта, похоже, детская книга с иллюстрациями.

– Корова… прыгает… через… луну, – произносит мама.

– Очень хорошо! – подбадривает ее Тереза.

– Спасибо… вам.

– Очень, очень хорошо, – говорю я, стоя в проходе.

Мама поднимает на меня глаза и улыбается.

– Пуп… сик!

– Как всегда, вовремя, – говорит Тереза, – мы заканчиваем. У нее отлично получается. Буквально перед тем, как вы пришли, она сказала, что хочет пить! Я принесла ей воды, а она попросила льда! Через неделю вслух уже читать будет!

– Вы преувеличиваете, – отвечаю я.

Тереза хихикает, пока я сажусь на стул рядом с мамой. У мамы на губах осталось немного шоколада, и я наклоняюсь, чтобы вытереть.

– Рада… тебя… видеть, – говорит она.

Тереза показывает мне поднятый большой палец. Она ожидает с мгновение, будто ждет реакции, поэтому я тоже поднимаю большой палец в ответ. Она широко улыбается мне, и я переключаю внимание на маму.

– Я тоже рада тебя видеть, – отвечаю я ей.

И это правда, особенно сегодня, когда внутри все сжимается. Когда обуревают такие чувства, нет ничего лучше, чем увидеться с мамой.

Мама всегда была хорошим слушателем, даже до передозировки. В редких случаях даже могла проявить мудрость. Помню, как однажды поговорила с ней после того, как в третьем классе меня не пустили на день рождения. Конечно, я не хотела туда идти. На праздниках всегда громко, много шума и яркого света. А хуже всего то, что на любом празднике почти всегда есть воздушные шары (они среди первых в моем списке ужасов, учитывая их склонность неожиданно и невыносимо громко лопаться). Но все девочки из класса были приглашены, даже Роуз, так что, конечно, я расстроилась.

– Я понимаю, почему ты расстроена, – сказала мама. – Одно дело самой решить не пойти, другое, когда тебе говорят, что нельзя.

Неописуемо приятно, когда тебя вот так понимают. Сегодня я жду от нее той же мудрости.

– Мам, я беременна.

Я смотрю на нее, чтобы убедиться, что она меня поняла, и по тому, как хмурится ее лоб, вижу, что да.

– Помнишь, я тебе рассказывала про одного парня? – спрашиваю я, и она кивает. – Ну, одно за другим и вот… я беременна. Как бы то ни было, сама я не могу ухаживать за ребенком, так что… Собираюсь отдать его Роуз.

Я говорю это слишком быстро, так что вышло немного невнятно. Но знаю, что мама все поняла, потому что глаза ее расширены.

– Роуз не может иметь детей, – объясняю я. – У нее проблемы, кажется, это называется преждевременное старение яичников. А я беременна. Так что разумно будет отдать ребенка ей. Ведь так?

– Почему… ты не можешь…

Я понижаю голос.

– Ты знаешь, почему я не могу оставить его, мам. Это… опасно.

Мама молчит, но через пару минут краснеет как рак. На секунду мне показалось, что она подавилась. Я протягиваю ей чашку с водой, но она отмахивается от нее. Она открывает рот и, будто захлебываясь, пытается что-то сказать, но как бы я ни напрягала слух, не могу разобрать.

– Что? Мам, что ты сказала?

Она смотрит на меня очень пристально, хотя знает, что я не люблю зрительный контакт, чтобы убедиться, что я ее слушаю, и говорит:

– Твой ребенок. Не отдавай… его… Роуз.

На следующий день после обеда я переставляю книги в библиотеке и думаю о том, что сказала мама.